Побег из Бухенвальда
Шрифт:
Был конец двадцать седьмого года, когда стали делать погромы на зажиточных мужиков. Пан Филипп с женой тайком уехал в Германию, я больше его не видел. Весной двадцать восьмого года пришло от него письмо управляющему его домом, в котором он распорядился весь скот раздать бедным, имение продать и деньги отдать в церковную казну. Ниже: «Я больше не вернусь» — и подпись. Все знали, что кузница уже моя, поэтому ее не тронули. Все разделили, что можно было.
Жили мы тогда, Гриша, хорошо, у каждого свое хозяйство было, земли достаточно, живи да трудись. Народ в нашей деревне трудолюбивый был, мужики, как муравьи, копошились день и ночь. Но в тридцатом году пришли перемены. Переделали уезды на районы, на несколько сел был один районный
Ленивые свои земли продавали, а трудолюбивые покупали. Некоторые так разленились, что говорили: «За пана лучше было жить. Отработал лето, зиму отдыхай, не надо думать ни о чем». Нас убеждали, что эксплуатация человека человеком недопустима. Помню, у нас один распинался:
— Порядок НЭПа не оправдал себя, поэтому НЭП разрушили. Землю раздали крестьянам. Начали хозяйничать единолично, то есть каждый для себя, а о других кто думать будет? До бедного крестьянина никому дела нет.
На это обратила внимание наша партия, позаботилась о крестьянах. Ленин говорил: «Мы наш — мы новый мир построим». Мы верны Ленинским заветам. Мелкие хозяйства убыточные, их надо укреплять и соединять.
Большевистская партия разработала план развития сельского хозяйства путем объединения единоличников в колхозы. Что такое «колхоз»? Это коллективное хозяйство, все хозяева и нет ничего личного. Для этого надо на добровольных началах от земли отказаться и объединиться в колхозы. А чтоб землю обрабатывать, надо объединить лошадей, а если объединять лошадей, тогда и коров, и всех домашних животных. Все личные коровни, конюшни и овчарни надо разломать, а построить новые. Работа всем будет, только работай. С чего начнем? Сначала надо записаться в колхоз. Потом все подсобное хозяйство — слесарни, сапожные мастерские, кузни — разломать и построить большие. Все плуги, бороны и все оборудование сдать в колхоз для общего пользования. Теперь будет все общее, все ваше и ничего личного. А с единоличниками мы будем вести борьбу.
Панов больше нет и не будет. Название вашей деревни надо изменить. Есть предложение больше не называть Панская, а по новому — Покрова.
— Вот так и началась у нас коллективизация. А ты, Гриша, помнишь что-нибудь о коллективизации?
— Да совсем смутно, дядя Тима. Мне тогда пошел седьмой год. Я помню своего деда, у него было много сыновей. Мне рассказывали, что на сыновей в то время давали землю, вот, он и имел много земли. Помню, какой у него трактор чудной был: впереди два колеса, а позади одно, большое. Мотор дедушка выписал из Германии и сделал свой трактор, а когда организовали колхоз, он отдал его туда. Еще врезался в память мне один случай.
Была зима, сильный мороз. Снегу тот год было много. Я любил по снегу бегать, хлебом не корми. Выбежал во двор, немного побегал, слышу, какой-то шум на улице я туда. Смотрю, а это наши соседи, которые жили через три двора, на подушках сидят, дети заплаканные, и мать одеялами детей укрывает, а их у нее было много. Отца их не видно было. Так вот она мне и говорит: «Иди, Гриша, домой, пока не выгнали вас, грейся». Я не мог понять, зачем она на улице детей спать положила, ведь в доме-то теплей. Дальше бегу и снова вижу семью, только у них детей было поменьше. Дети плачут и мать вместе с ними. И так по всему селу. Мне стало страшно и я побежал домой. В доме было тепло, мама печку натопила. Залез
— Папа, а почему сегодня все штунды своих детей на улице спать положили?
— Почему, сынок, штунды? Не только штунды, а все кулаки сегодня освободили свои дома.
— Не знаю, дядя Тима, как у вас, а у нас не только кулаков, но и штундистов выселяли.
— Папа, давай их к себе заберем, им холодно.
— Нельзя, сынок, и нас выселят. Приказ такой, кто заберет их в свой дом и обогреет, у того тоже отберут дом.
— Тогда, дядя Тима, в поле много лошадей ходило, а на хвостах записки висели. Я читать не умел, а мужики читали и смеялись; «Бродяжничаю не потому, что серая масть, а потому что Советская власть». Говорили, что кто не хотел идти в колхоз, куда-то уезжали, а лошадей в поле бросали. Это все, что я помню за коллективизацию,
— А как у вас проходила эта коллективизация? Она, наверное, была кругом одинаковая.
— Да, Гриша, одинаковая… Начальство с района приехало, народ собрали в церковь, не на службу Божью, а в колхоз записывать. Кто идет в колхоз, имеет право оставить себе дом, жену, детей и собаку. Остальное обязан отдать для общества. Поначалу записывалось мало, все те, у кого, кроме жены и детей, больше ничего не оказалось. Затем пригрозили выслать на Соловки всех, кто не записался в колхоз. За Соловки знали все, но не знали, где они, туда людей высылали, но назад никто не возвращался. Потом записались и те, у кого была корова или лошадь — отдали и пошли в колхоз, так пол деревни записалось. В первый год дела шли хорошо, работали все вместе, пахали и сеяли. Посеяли все вовремя и урожай собрали хороший. А зимой тех, кто не записался в колхоз, начали раскулачивать. Многие побросали все и уехали в город.
У других дома позабирали, некоторые даже сожгли. На весну уже все согласились пойти в колхоз. Брошенные поля к колхозу присоединили. За мою кузницу даже отдельное совещание сделали, с района целая комиссия приехала. Председателем комиссии был Разумовский, решали вопрос, что делать с имением пана Филиппа.
Забор вокруг имения высокий, из кирпича, скотный двор и прекрасный панский дом с садом.
— Какие будут предложения? Вот ты, впереди стоишь, что скажешь о пане?
— А что я за пана могу сказать? Хороший человек, даже когда уехал и тогда за нас помнил, велел все имущество раздать и мне досталось. Я это все в колхоз отдал, больше у меня ничего нет.
— По делу говори, что нам делать с имением? Священник вышел к алтарю, перекрестился, нас всех благословил крестным знамением.
— Если говорить за все имение, время много надо.
— А ты короче, по делу.
— Если коротко говорить, оставить все как есть, скотный двор колхозу нужен.
— Да он же мал, весь скот колхозный не войдет.
— С тыльной стороны можно пристройку сделать, увеличить.
— Ты что, панское добро жалеешь, надеешься, что власть вернется старая? Ну говори, а за дом какого мнения? Священник молча отошел в сторону. Кто-то предложил:
— Дом хороший и двор тоже, в таком доме прилично сидеть правлению колхоза.
— Ты что с паном вместе рюмку пил, где это видано, чтоб правление колхоза в панском доме находилось?
— Какие предложения за сад и кухню? Я поднял руку.
— С тобой мы будем после говорить. Поднялась одна тетка, семь детишек у нее.
— Я предлагаю из дома сделать детский сад.
— А ты всех своих туда приведешь, заведующей будешь? И мужу должность нашла, а старшую свою в няньки хочешь? Сама норовишь пожить в панском доме, своих детей добром колхозным прокормить желаешь?