Побег из гламура
Шрифт:
— Ну, что думаешь, Лопата? — спросил дядя Вася, когда Катя закончила свой рассказ.
— Ты сам знаешь, Свояк, — это они. Их работа, их почерк. Только вот с этими… гаишниками липовыми. Что-то мне невдомек… непонятки какие-то. Если девчонка ничего не путает…
— Ты говоришь, Котенок, что один из них упоминал заказчика и говорил, что ему велено тебя убить? — уточнил дядя Вася.
— Да, — Катя кивнула, — а другой сказал, что не хочет мокрого дела… не хочет меня убивать…
— Ладно, ладно! — прервал ее старик, почувствовав,
Он повернулся к Лопате и проговорил:
— Гастролеры. Люди случайные. Но вот кто их нанял — это другой вопрос, и вопрос серьезный…
— Стас Мельников! — выпалила Катя. — Это наверняка он! Как только я ему позвонила — в поселке появился черный «лексус» и меня попытались убить! И потом, ему позвонила Светлана Новикова — и тут же приехал его человек и выбросил ее из окна…
— Стас, говоришь? — задумчиво проговорил дядя Вася. — Может быть, и Стас… Верить, Котенок, никому нельзя. Вот, кстати, что это за паренек с тобой в машине был?
Кате показалось странным, что Седрика с его солидной внешностью и седыми висками назвали пареньком, но дяде Васе, наверное, казались юными все люди моложе пятидесяти.
— Это Седрик, бельгиец… очень хороший человек… Мы познакомились с ним на вечеринке, несколько часов назад… Он подвез меня до дома Гревских, и потом…
— Бельгиец, говоришь? — с любопытством переспросил старик. — Ну ладно, пусть будет бельгиец… Это ничего, что бельгиец, лишь бы человек был хороший… — Он помолчал немного и наконец медленно заговорил: — Прости, Котенок… Это из-за меня тебя сегодня так прессовали.
За спиной у Кати послышался протестующий возглас.
— Ничего, Лопата, — проговорил старик, — пусть она знает… ей можно. Не бойся, лишнего трепать она не станет. Да я лишнего и сам не скажу. А знать ей нужно…
Катя поднялась на ноги, отстранилась, оглядела старика…
Только теперь она увидела, как он на самом деле стар.
Сухая желтая кожа в пигментных пятнах, впалые щеки, дряблые мешки под глазами. Он был все еще красив, как бывает красива древняя статуя, покрытая трещинами и сколами, но это была прощальная, старческая красота. И хотя в глазах все еще горели решимость и сила, видно было, что жизнь стремительно уходит из этого сильного человека, как вода из прорванного бурдюка.
И еще она увидела, что сидит он в инвалидном кресле на колесах и ноги его накрыты теплым клетчатым пледом…
Катя почувствовала острую, мучительную жалость к этому большому и все еще сильному старику. Такую острую жалость, что непрошеные слезы выступили на ее глазах.
— Вот так, Котенок… — проговорил старик, почувствовав и поняв, что стоит за ее молчанием. — Стар стал дядя Вася… Да тут еще со здоровьем проблемы… ноги прихватило…
Он поправил плед, натянул его повыше, и Катя поняла, что ему холодно в этой жарко натопленной комнате. Она поняла, что старая кровь не греет его, что постепенно, поднимаясь от ног, его тело охватывает
— Заболел я, — продолжил дядя Вася, — а люди во—круг сама знаешь какие… шакалы, а не люди! Как только прошел слушок, что я болен, решили, что нужно со мной кончать. Акела промахнулся… — Лицо старика скривилось в грустной усмешке. — Промахнулся, значит, пора валить старика…
Он замолчал, закашлялся, перевел дыхание.
— Подождали бы, пока помру, — проговорил он горько, негромко, как будто каждое слово тяжело давалось ему. — Подождали бы… совсем недолго осталось. Так нет, не хотят. Решили рвать меня на куски еще живого.
— А я-то при чем? — удивленно спросила Катя.
— А при том, что пронюхал какой-то шакал, как ты мне дорога, и решил меня через это больнее укусить. Решил тебя схватить и на меня нажать… знали, что ради тебя я на все соглашусь. А если не удастся похитить — тогда убить… понимали, что я этого не переживу.
— И что же теперь делать? — проговорила Катя. Ей вовсе не нравилась роль заложницы в этой страшной игре, разменной монеты в чужой борьбе за власть. Она хотела одного — вернуться домой, к своей привычной, налаженной жизни…
— Домой тебе нельзя, — старик как будто прочел ее мысли, — там они тебя ждут в первую очередь.
Она вспомнила, как позвонила домой и наткнулась на Стаса Мельникова. Вспомнила и поняла, что старик прав.
— Здесь тебе тоже оставаться очень опасно. Может быть, через час, через два они попытаются пойти на прорыв… — Он немного помолчал, раздумывая, и наконец принял решение: — Тебя отвезут в одно безопасное место. Пересидишь там день-другой, пока все не уляжется. Я дам тебе охрану, но самое главное — место тихое, никто про него не знает.
Старик поднял большую красивую голову, взглянул на своего молчаливого подручного.
— Распорядись, Лопата. Пусть Узбек возьмет троих парней, отвезет ее к Артуру, устроит там как следует, организует охрану. Утром пришлем смену.
— Понял, Свояк! — отозвался тот и скрылся за дверью.
— Не бойся, Котенок! — проговорил дядя Вася, взглянув на нее ласково, как в детстве. — Не бойся, мы справимся, все будет хорошо!
Катя снова подошла к нему, опустилась на колени, прижалась лицом к грубой, колкой шерсти свитера и затихла. Ей казалось, что только здесь, в объятиях этого сильного старика, она в безопасности, только здесь она дома…
— Вот смотри-ка, — он протянул ей маленькую коробочку, обитую зеленым бархатом, — что я для тебя приготовил.
В коробочке лежала брошка с огромным зеленым камнем.
— Изумруд, — кивнул старик, — ясное дело, изумруд. К глазам твоим подходит.
— Да зачем мне это сейчас? — Катя слабо отмахнулась.
— Бери на память, — твердо сказал дядя Вася, — я для матери твоей берег, да только она от меня ничего не брала никогда. Сейчас-то дело хорошо закончится, но мне все равно не много осталось. Бери!