Побег из лагеря смерти
Шрифт:
Шин долгими днями сидел в своей однокомнатной квартирке и временами впадал в полное отчаяние от одиночества. Он попытался найти своего старшего дядю Шин Тхэ Сопа, чей побег в Южную Корею после Корейской войны и был преступлением, за которое в Лагерь 14 была отправлена вся их семья.
Но Шин знал только его имя, и из государственных органов ему ответили, что по этому имени информации найти не удалось. В Министерстве Объединения же сказали, что они способны разыскать только тех, кто зарегистрировался в базе данных, чтобы воссоединиться с потерявшимися родственниками. Шин бросил поиски.
Один из психиатров познакомил Шина с консультантом Центра сбора данных
Когда по Сеулу расползлись слухи о том, что он родился в трудовом лагере, откуда никто никогда не выходил живым, с ним начали искать встречи многие известные на Юге активисты-правозащитники. Его рассказы проверялись и перепроверялись бывшими зэками, бежавшими на Юг лагерными охранниками, юристами, журналистами и пр. Его знание внутренней механики лагерной жизни, исполосованное шрамами тело и вечно затравленный взгляд убедили специалистов в его искренности… и все признали его первым северокорейцем, сумевшим сбежать из тюрьмы для политзаключенных и добраться до Южной Кореи.
Ан Мён Чхоль, которому довелось быть охранником и водителем в четырех трудовых лагерях, сказал корреспондентам «International Herald Tribune», что у него нет никаких сомнений в том, что Шин действительно жил в «зоне полного контроля». Ан сказал, что еще во время самой первой их встречи он заметил очевидные признаки этого, т. е. неспособность смотреть собеседнику в глаза и скрюченные от непосильного труда руки.{41}
— Поначалу я Шину не поверил, потому что до него из таких лагерей никому еще бежать не удавалось, — сказал мне в 2008 году президент правозащитной организации «Демократия против северокорейского ГУЛАГа» Ким Тхэ Чжин, 10 лет просидевший в Лагере 15 и после освобождения перебежавший на Юг.{42}
Но Ким, равно как и все остальные люди, на собственной шкуре познавшие все прелести лагерной жизни, после встреч с Шином пришел к однозначному выводу, что его история, несмотря на крайнюю экстраординарность, является несомненно достоверной.
Шина заметили и правозащитники за пределами Южной Кореи. Весной 2008 года его пригласили в тур по Японии и США. Он побывал в Университете Калифорнии, Беркли и Колумбийском университете, а также пообщался с сотрудниками Google.
Знакомясь с людьми, понимающими, через что ему пришлось пройти, и начиная обретать среди них друзей, он поверил в себя и попытался заполнить зияющие пробелы в понимании истории своей родины. Он с жадностью поглощал любые новости о состоянии дел в Северной Корее. Он изучил историю Корейского полуострова, узнал о том, какой репутацией пользуется в мире диктаторская династия Кимов, и понял, что его страна давно имеет статус международного изгоя.
— В сравнении с другими перебежчиками он на удивление быстро усваивал информацию и избавлялся от последствий культурного шока, — говорил Ли Ён Ку, руководитель одной рабочих групп Центра сбора информации. Подражая своим друзьям, Шин начал каждое воскресное утро ходить в церковь, но так и не мог разобраться в концепции любящего и всепрощающего бога. Нежелание просить чего бы то ни было или
Глава 22
Южным корейцам все это не слишком интересно
Единственными днями рождения, имевшими какое-то значение, в Лагере 14 считались даты рождения Ким Чен Ира и Ким Ир Сена. В Северной Корее эти дни являются национальными праздниками, и даже в трудовом лагере с заведомо пожизненным заключением узникам в эти даты полагался выходной.
Если же говорить о дате рождения Шина, то во времена его детства и юности никто, включая его самого, не обращал на нее никакого внимания.
Но все изменилось, когда ему исполнилось 26. Четверо его друзей устроили празднование в ресторанчике «Т. G. I. Friday's» в центре Сеула.
— Я был очень тронут, — сказал он мне во время нашей самой первой встречи в декабре 2008 года.
Но такие случаи были очень редки, и Шин не чувствовал себя счастливым. Он только что бросил подрабатывать барменом в одной из сеульских пивных. Министерство Объединения уже перестало выплачивать ему ежемесячное 800-долларовое пособие, и он не представлял, как платить три сотни за комнатку в снятой на несколько человек квартире в центре города. Он до последнего гроша выпотрошил свой счет и опасался, что вскоре придется присоединиться к армии бездомных…
У него не было ни друзей, ни любимой девушки. Он воздерживался от общения или сотрудничества с другими северокорейцами. В этом отношении он мало отличался от большинства перебежчиков. Исследования показывают, что они избегают контактов с соотечественниками и очень медленно социализируются в течение первых двух-трех лет жизни в Южной Корее.{43}
Его мемуарная книга провалилась: из 3-тысячного тиража продалось всего 500 экземпляров. Шин сказал, что не заработал на ней ни гроша.
— Здесь люди этим не очень-то интересуются, — сказал директор Центра сбора информации корреспондентам «Christian Science Monitor» после публикации книги его организацией. — Безразличие южнокорейского общества к проблеме прав человека в Северной Корее удручает до невозможности.{44}
Но Шин был отнюдь не первым беглецом, которому южнокорейская общественность оказала подобный прием. Кан Чхоль Хван со всей своей семьей провел 10 лет в Лагере 15. Их признали «исправившимися» и отпустили в 1987 году. Но душераздирающая история его злоключений, написанная в сотрудничестве с журналистом Пьером Риголлё и изданная в 2000 году на французском языке, не привлекала внимания в Южной Корее, пока не была опубликована в английском переводе под названием «Пхеньянские аквариумы» и не оказалась на столе президента Джоржа Буша-младшего. Он пригласил Кана в Белый дом обсудить состояние дел в Северной Корее, а позднее назвал «Пхеньянские аквариумы» «одной из самых сильных книг, прочитанных за период президентского правления». {45}