Побег из Рая
Шрифт:
Рядом со Славиком причмокивая ел старый беззубый колхозник, дед Кулиш. Врач прошла мимо, не замечая его, она прекрасно понимала, какой он антисоветчик с двумя классами церковно-приходской школы, ляпнувший в своём сельсовете, что при панах лучше жилось, чем при коммунистах. Уже в течение трёх лет она хотела выписать его, но это было не в её силах. Главные психиатры, решавшие судьбу деда, сидели в других кабинетах с табличками на дверях: КГБ.
Я не мог дождаться прогулки, в палате с включенным динамиком находиться было невозможно. Да ещё и дед-фронтовик, контуженый, почти глухой, включал
Я решил терпеть, не выключать радио, чтобы это не было расценено медперсоналом как моё нежелание отмечать великую дату революции
55
СЛАВИК МЕРКУШЕВ
Пришла зима, и теперь, выходя на прогулку, мы вытаскивали из мешков зэковские зимние шапки, кирзовые ботинки и замызганные соплями фуфайки. Ботинки были разного размера, многие с гвоздями внутри и могли быть оба на одну ногу. Во дворе по утрам примораживало и вонь не так сильно смердела, как в тёплую погоду. У меня теперь был новый знакомый, отслуживший на границе с Турцией и решивший в 1971 году её перейти. Это был Славик Меркушев. Его арестовали, дали статью «Измена Родине» и срок-десять лет.
Я видел, как он прибыл в больницу в зэковском одеянии и с пышной длинной бородой, которую ему здесь сразу сбрили. Лекарств назначили немного, и Славик пока был похож на нормального человека, рассказал мне историю своей жизни.
— Однажды в клубе нашего лагеря под прикрытием темноты были разбросаны листовки. Они имели провокационный характер — стравить одну группу заключенных с другой. Это было сделано, несомненно, лагерной администрацией. Я и ещё несколько моих товарищей начали проводить расследование и след вывел нас на ментов. Администрация, боясь разоблачения, придралась к нам по липовым причинам и как нарушителей режима, отправила во владимирскую тюрьму на крытку, где я пробыл несколько лет. Однажды я пожаловался врачу, что голова болит, просто хотел таблетку для сна получить, хотя голова у меня никогда не болела. Прошло несколько месяцев, и вдруг меня в Институт Сербского привезли, где мне эту жалобу и показали. Из Сербского вместо лагеря, где мне осталось досидеть три года, я оказался здесь. Кстати, мне на зоне о двух братьях Шатравка — переходчиках границы рассказывал Альдигис Жипре. Он с тобой в Сербском был, — поспешил сообщить мне Славик.
— Так значит его все-таки признали здоровым, — обрадовался я.
— У него признали временное психическое расстройство, — ответил он и спросил: — А ты с братом видишься?
— Очень редко. Когда Каткова спрашивала больных какие есть просьбы или жалобы, я попросил её поместить меня с братом в одно отделение, но она сказала, что это невозможно, а вот свидание нам обещала устроить.
56
СВИДАНИЕ С МИШЕЙ
В понедельник медсестра сообщила, что свидание с братом будет сегодня в кабинете врача. Это было подарком от Катковой, старая чекистка держала слово. Миша был уже в кабинете и сидел на стуле возле санитара и медсестры из своего десятого отделения.
— Вы хоть поздоровайтесь, вы ведь так давно не виделись, а может виделись, а? — усадив
— Что вы! Как здесь увидишься?
Знала бы она, что совсем недавно мы целый час на прогулке вместе провели.
— Здравствуй, Миша! Ой, тебя прямо не узнать, как ты поправился за эти полгода! — начал я спектакль.
— Тебя тоже не узнать. Как твоё здоровье? — протянув руку для приветствия, подыгрывал мне брат.
— Анна Владимировна, можно мы побудем в палате одни? — спросил я своего врача.
— Нет! Только здесь! — сказала она, как отрезала.
— Повезло тебе, Шурик! Хорошее у тебя отделение, тепло у вас, — сказал Миша, который не мог никак согреться, прижимая руки к груди.
— Чем вы думаете заниматься, когда вас выпишут из больницы? — спросила врач, видя, что разговор у нас не получается.
— Работать пойдем, холодильники будем чинить, за них хорошо платят, — врали мы.
— А за границу как же? Когда снова туда пойдёте?
— Нет! Что вы! С нас и этой совершённой глупости достаточно. Не будь мы знакомы с нашим пограничником, мы бы здесь сейчас не сидели, — ответил я за себя и за Мишу.
— Да, это Романчук во всём виноват, — кивая головой добавил брат.
— Что бы вы там за границей делали, если б вас не выдали? — вступил в разговор молодой врач-терапевт, сидевший в дальнем углу кабинета что-то записывая. — Там ведь и своих таких бродяг хватает. Вы хоть газеты читаете?
— Конечно, мы всё знали. Там же капитализм, за всё платить надо — и за лечение, и за образование. Мы и не собирались там оставаться. Вы не подумайте, что мы с братом могли Родине изменить, — объяснял я советскому специалисту с высшим образованием.
— Жаль, что вы там не остались, пришлось бы там лазить по помойкам, собирать объедки, — на жирном лице врача застыла брезгливая улыбка и, немного подумав, он добавил: — Западные люди.
Мы сидели и молчали, не зная, о чем здесь можно говорить, лишь отвечали на вопросы медперсонала и ждали, чтобы поскорее закончилось это ненужное нам представление.
57
НОВЫЙ ГОД 1976. СВИДАНИЕ С РОДИТЕЛЯМИ
Вася Рубан зашел в комнату для свиданий и сел рядом со мной на скамейку. Это был молодой, очень приятный интеллигентный человек лет тридцати, находившийся в больнице уже пятый год. О своем деле он не любил говорить, я лишь знал, что Вася написал книгу о проблемах молодёжи и называлась она «Умер снег, проткнутый подснежником». Сидевшие напротив Васины родственники нервничали, и он был очень расстроен.
— Что-то случилось? — спросил я. — Менты-падлюки не разрешают малыша мне увидеть.
Его маленький сын и его отец так и простояли под открытым небом в морозный январский день на улице под указателем: ул. Чичерина №101, и на свидание не попали. Шум в комнате для свиданий быстро нарастал.
— Сейчас по «голосам» много о вашей больнице говорят, — кричала мне мама и, подождав, пока пройдет контролер, добавила: — Плюща должны скоро на Запад отправить. Французские коммунисты сильно его защищают и по каким-то Хельсинским соглашениям о вас обо всех говорят.