Побег из Рая

Шатравка Александр Иванович

Весь первый этаж больницы занимали помещения хозобслуги: прачка, кухня и больница для заключенных, которых привозили из разных зон на операции или на лечение от разных болезней. По вечерам санитары натягивали в пыльном дворе сетку и играли в волейбол. Я часто наблюдал за ними, глядя в окно. Эти зэки были почти свободными людьми, передвигались по больнице сами и ни перед кем не отчитывались. Когда в баню из хирургического отделения на носилках проносили отдавшего Богу душу зэка с биркой на большом пальце ноги, получившего «досрочное освобождение», волейболисты-санитары не обращали на это никакого внимания, отбивая иногда мяч прямо из-под покойника. Редкая неделя в больнице проходила без происшествий: то в каком-то отделении избили больного, то кто-то пытался

покончить с собой. В моём отделении мне приходилось видеть как разозленный санитар мог надавать по бокам совсем завернутому больному, плохо соображавшему из-за лекарств что от него хотят.

Сегодня в ожидании кастрюль на кухне, узнал новость — в 12-ом отделении у больных все механические бритвы забрали. Теперь могут и у нас забрать и придется терпеть бритье с водой из тазиков для мытья полов.

— Что там произошло? — спрашиваю Сергея на прогулке.

— В принципе, ничего особого. Новенького к нам привезли, кстати, антисоветчик. Он не понял куда попал и, не выдержав приставаний санитара, дал ему бритвой по башке во время бритья. Санитар отделался шишкой, а новенький лежит избитый, привязанный к кровати в надзорной палате и сульфазин получает. Эльза Кох решила, что этот больной очень возбудился, лечить его надо. А несколько лет назад — это случилось при мне, — продолжал Сергей, под внешним спокойствием которого кипела дикая ненависть к этому заведению, — санитары убили одного больного, а врачи в свидетельстве о смерти написали какую-то ерунду, будто он сам ударился и умер. Родители этого парня добились, чтобы сделали дополнительную экспертизу, установившую, что он умер от побоев. Врачи, знавшие причину его смерти, до сих пор здесь работают. А Маруху, кто на тот свет отправил? Я не знаю, за что он попал сюда из Одессы. Ему было лет двадцать пять, и настоящая его фамилия Полищук. Он был от рождения слабоумным, но физически крепким и очень покорным парнем. Для санитаров он служил предметом развлечений. Они брали полпачки табака, скручивали что-то похожее на кубинскую сигару и предлагали больным выкурить её до конца, а если не сможешь, так получишь сильный удар в живот. Только Маруха, да ещё один такой же завернутый больной Ленька Брилев постоянно подписывались на эту приманку. Выкурив треть сигары их начинало рвать, а кулак санитара под носом напоминал, что их ждёт. Все равно её невозможно было выкурить, и дураков заставляли встать по стойке «смирно», чтобы получить удар в живот.

Сергей замолчал, потом продолжил:

— Был и другой способ развлечения. «Маруха, заводи машину!» — приказывали ему. Это значило начать дёргать мужское достоинство деда Максимова, постоянного пациента их надзорной палаты. Старый дед обычно спал, когда Маруха начинал делать это. Сонный, он вскакивал, ругался, и это сильно веселило санитаров. Но вот однажды после очередного курения «сигары» Марухе стало плохо, его поместили в хирургическое отделение, откуда он был выписан через «баню». Еще одна, не менее отвратительная история убийства произошла в третьем отделении. Вновь прибывший больной пошел без спроса покурить в туалет. Санитары остановили его и забрали спички и махорку. За то, что он стал возмущаться, три санитара с бригадиром затащили несчастного в туалет и били, пока сами от этого не устали. Отдохнув, они вылили ведро холодной воды на него и продолжали бить, не понимая, почему он больше не кричит. А он был уже мертв. Я не слышал, а может просто не знал, что кто-то за это убийство был наказан.

48

ПРОЖАРКА

Антисоветчик Николай Гершан находился в этой здравнице шестой год. Он имел высшее экономическое образование и был с Западной Украины. В сталинский период он был репрессирован и отсидел большой срок. В Институте Сербского во время экспертизы профессор задал ему вопрос:

— Если бы ты оказался сегодня у власти, как бы ты поступил с нашим правительством?

— Если вы думаете, что я бы их расстрелял или посадил в лагеря, то вы меня недооцениваете, — ответил Гершан. — Я для коммунистов имею куда более страшное наказание. Я

бы их самих заставил для себя создавать материальные блага, опустил бы их в забои шахт, рудников или заставил на полях скот пасти.

После такого садистского по своему содержания ответа, Гершан получил диплом института дураков с диагнозом шизофрения. Мне часто приходилось видеть этого маленького роста, худенького человека с перекошенным лицом, клянчившего лекарства от боли в печени.

Врачи считали его ипохондриком (ложное восприятие болезни органов тела) и добавляли ему ещё больше нейролептиков.

Гершан был постоянным гостем процедурной комнаты, где его сильно кололи. Он весь пожелтел и, обнаружив у него желтуху, врачи быстро отправили Николая в тринадцатое отделение туберкулезного изолятора, посадив в одиночку на лечение.

Следующие три дня в отделении мы делали дезинфекцию против желтухи, вытаскивая и затаскивая кровати то в коридор, то обратно, не выпуская из рук тряпки, тазики и хлорку. Вместо прогулки в эти дни отделение загоняли в маленькое здание прожарки с высокой трубой, как в крематории. Санитары заставляли нас раздеваться догола, вешать на большие кольца свою одежду, матрасы, и они всё это загоняли в раскаленные камеры. Была такая жара, что санитары не могли её терпеть и ждали окончания часовой прожарки снаружи, а мы лежали на горячем бетоне, истекая потом.

Больные, у которых на ягодицах были абсцессы от уколов, по твердости не уступавшие камню, прогревали свои задние места, надеясь, что это поможет им избавиться от боли. Только чудак Адам из моей палаты каждый день выплясывал гопак, напевая украинскую песенку, лихо хлопая себя по голому заду. Через час санитары открывали прожарочные камеры и раскаленный воздух обжигал наши тела. Каждый торопясь искал свой матрас, свои вещи, чтобы одеться и выскочить наружу.

Но одной желтухи оказалось мало. В жилом помещении у санитаров были найдены бельевые вши, и теперь вся больница должна была пройти мучительную процедуру прожарки. Мы вместе со всеми отделениями в четвертый раз подряд снова отправились туда. Адам больше не танцевал, он лежал истекая потом, тяжело дыша и не верил, что когда-то этому всему придет конец.

49

ШВЕЙНАЯ МАСТЕРСКАЯ

В больнице открыли швейный цех по пошиву трусов, и работавшие в цеху, вышли на перекур и толпились в тени одного — единственного на территории больницы дерева. Мне очень хотелось быть среди них, и я думал как это сделать. Из прогулочного двора были хорошо видны лица людей и даже слышно о чем они говорят. Одно лицо мне показалось знакомым. Да, это был Игорь Пинаев, я вспомнил его по харьковской пересылке.

— Игорь, привет! — машу ему рукой. — Давно ты здесь?

— Уже месяц, — узнал он меня. — Я же профессиональный портной, так меня сразу на швейку врач отправил.

— Замолвь там за меня слово, надоело в отделении сидеть.

На следующий день медсестра подошла ко мне и сказала, чтобы я собирался на работу в швейную мастерскую. Для меня это было большим событием, — выйти на работу за пределы отделения. Теперь после обеда мне не нужно было мыть посуду в корыте с хлоркой.

Санитар вывел меня в пустой прогулочный двор, где собирались работники швейки. Игорь был уже там.

— Я сам не ожидал, что так всё быстро получится, — увидев меня, сказал он.

— Спасибо тебе, иначе с ума можно сойти сидя в палате, — благодарил я его.

— Я сам думал, что у меня «крыша» поедет, когда всё это увидел, — обвел он рукой больницу. — Слава Богу, что профессия у меня такая, портные и здесь нужны.

— А где тот чудак, Сашка Комар? — поинтересовался я.

— На вольную больничку укатил сразу после вас. Повезло ему. Всё-таки шесть тысяч рублей хапнул. Так бы, как рецидивисту, лет восемь вмазали, а теперь месяцев через шесть дома будет — и судимости нет и деньги целы. Молодец, Комар! А у меня дело намного проще, а сюда загнали. Я ведь до излечения за судом числюсь. Через шесть месяцев комиссия будет здесь, а что из зала суда меня освободят, так я в этом не сомневаюсь.