Побег из тьмы
Шрифт:
Разучивая восемь церковных напевов, мы на каждый глас имели образец стишка-песенки, по которому ориентировались. Например: «Сидела баба на яблони, бежал мужик с граблями…» — это образец для 7-го гласа.
А что касается анекдотов на церковные темы, то вряд ли сыщутся такие мастера среди людей, далеких от религии. Тут неистощимые анекдоты о попах и архиереях, монахах и монашках, преподобных и апостолах, о Христе и богородице, венчании и исповеди, крещении и похоронах. О некоторых преподавателях составляли целые «акафисты».
Но среди студентов были и такие фанатики, как Владимир Васильев, Иван Миронов, Николай Миронов, Виктор Трутнев, Пантелеймон Селиванов, о которых говорили, что они
Расхождение слов с делами большинства преподавателей, семинаристов и студентов духовной академии меня очень коробило. Я смотрел на них, как на людей, которые попирают религиозные предписания, и не мог понять, зачем они считали себя сторонниками и защитниками религии.
Изо дня в день совершая молитвы, поклоны, читая библию, жития святых, посещая богослужения, слушая проповеди, усердно изучая богословие, я все больше и больше удалялся от радостей и правды действительной жизни, все глубже погружался в трясину религиозного мракобесия. Систематическое изложение на уроках религиозного учения о творении богом Вселенной, о создании им человека, животного и растительного мира; постоянное внушение, что жизнь на земле — это только подготовка к жизни вечной в царстве небесном, что религия извечно присуща человеку и только она одна в состоянии дать ответы на все проблематические вопросы космогонии, антропологии и т. д., что только вера в бога придает жизни разумный смысл и указывает настоящую цель, постепенно формировали и шлифовали мое религиозное мировоззрение. Почва для укрепления религиозного мировоззрения семинаристов и студентов академии была тем более благоприятной, так как ни в семинарии, ни в духовной академии не преподавались ни биология, ни астрономия, ни физика, ни химия, ни математика, ни марксистская материалистическая философия.
Кроме того, подавляющее большинство учащихся духовных учебных заведений не имеет общего среднего образования. Формально поступающий должен иметь образование в объеме семи классов, однако фактически принимают и с начальным образованием. Так, например, Дмитрий Скурат с четырехклассным образованием закончил семинарию, затем академию, а ныне сам преподает богословие. Павел Семенец прошел такой же путь после окончания 5 классов и ныне учит семинаристов в Киеве. С пятиклассным образованием учился Александр Янчук, Михаил Козырев, Василий Лесняк, Дмитрий Золотухин окончили по шесть классов; Павел Самчук, Давид Бастанюк, Андрей Шилин — по четыре; Петр Лебедев и Петр Юдин — по три класса и т. д. Одни из них окончили семинарию, другие — даже академию и ныне с церковных амвонов поучают простаков религиозной вере.
Характерно, что в разговоре с посторонними людьми каждый такой богослов норовит показать свои «познания» и, не считая обман за грех, говорит, будто недавно закончил тот или иной институт или факультет университета. Так, Петр Дашевский хвастался девушке, с которой встречался, что он окончил исторический факультет, а Павел Самчук выдавал себя за выпускника Харьковского педагогического института.
Церковные деятели вовсе не заинтересованы, чтобы у них учились люди с образованием. Ведь образованному человеку гораздо легче разобраться в ложности религиозной идеологии,
О «широте» богословских познаний будущих священнослужителей в некоторой мере может свидетельствовать хотя бы следующий коротенький спор студента духовной академии Григория Лысенко и семинариста Петра Лебедева. Спор проходит в необычной обстановке — в семинарской бане.
— Братцы! — орет кто-то. — Не спасемся мы от геенны огненной.
— Ге-ге-ге, почему? — спрашивает другой.
— Чтобы спастись, не следует купаться. Вспомните святую Сильвию или Феодосия Печерского. Они никогда не купались, даже не умывались — и потому спаслись.
Поднимается шум, ничего не разобрать. К скамейке, где моется Лысенко, прихрамывая, подходит с шайкой Лебедев, отрастивший бороду и волосы еще до принятия сана.
— Позволь, Грицко, примоститься рядом с тобой: хочу хоть немного омыть грешную плоть.
Тот подвинулся и, легонько потянув Лебедева за бороду, сказал, передразнивая:
— Плоть, плоть! А бороду что, не будешь мыть?
— Как же не буду? Я же сказал «плоть», имея в виду и бороду.
— Хо-хо-хо! — заорал Лысенко. — Отцы святые! Вы слышали: борода — плоть!
— Ну, а что, по-твоему, дух? — спросил Лебедев.
Лысенко опомнился. Духом признать бороду он, конечно, не мог. Но и что борода — плоть, тоже было сомнительно (хотя чувствовал, что выгоднее было бы сразу признать бороду плотью). А Лебедев, подстрекаемый товарищами, наступал:
— Хорошо, хорошо! Ну, так что же такое борода, если не плоть?
— Ты еще мало смыслишь, — озлившись, ответил Лысенко. — Вот поучишься с мое, тогда узнаешь.
В бане общий шум и хохот. Некоторые, то и дело осеняя себя крестным знамением, мочалками трут друг другу спины. Хоть они и жаждут спасения, но навсегда отказаться от бани, как Сильвия, Феодосий и иже с ними, очень не хочется.. «Авось, спасемся и так…» Ведь апостол Павел прямо пишет в, одном из своих посланий: «Никто же бо, когда свою плоть возненавиде, но питает и греет ее». И почему апостол не добавил еще «и моет»? Тогда бы ходили в баню на законном основании.
Неизвестно, чем закончился бы столь мудрый богословский спор о бороде, если бы Лысенко не удалился. Вопрос: «Плоть ли борода?» — остался открытым.
За исключением языков будущие священнослужители изучают только узкоспециальные, богословские предметы. Ни в духовной семинарии, ни в духовной академии они не получают образования в общепринятом смысле этого слова. Если там и заходит речь о подлинной науке и научной, материалистической философии, то преподаватели, в большинстве своем имеющие о них довольно смутное представление, всячески стараются доказать, будто наука и материалистическая философия прекрасно согласуются с религией и философией идеалистической. В большинстве случаев им это удается делать и именно потому, что как в семинарии, так и в академии прививают церковность, пичкают православием, но не дают объективных знаний.
Однако преподавание богословских предметов в академии было более глубоким, чем в семинарии, и мы имели больше возможностей для самостоятельной подготовки. Добросовестный и критический подход к отдельным богословским вопросам привел к тому, что я стал замечать уже не только несообразность в житиях, но также несогласия и противоречия в самой «святой» библии и некоторых положениях догматического и нравственного богословия. Противоречия в системе богословия преподаватели объясняли тем, что якобы человек своим скудным и несовершенным разумом не может постичь всю «глубину премудрости и разума божия» и называли их «кажущимися противоречиями».