Побег на войну
Шрифт:
Не угадал. Краповые околыши на фуражках даже в тусклом свете ночника были видны. Родина помнит, Родина знает.
– Товарищи, пройдемте в другой вагон, – тихо сказал лейтенант, растолкав нас. – Ваши вещи сейчас заберут, не беспокойтесь.
– Нет вещей, – буркнул Яков. – Не с курорта едем.
– А что, в чем дело? – Я окончательно проснулся.
– Пройдемте!
Ну и ладно, в другой, так в другой. Надеюсь, там соседи потише будут, а то совсем рядом с нами храпун затесался, такие рулады выводил – стены дрожали. Обулись, застегнулись, пошли. Лейтенант – впереди, за ним – Яков, потом – я. А за мной уже два гэбэшных
Следующим вагоном был плацкарт, в нем мы если и притормозили немного, то только для того, чтобы обогнуть чьи-то ноги. Потом мы пробежали еще один купейный и остановились в третьем по счету вагоне. В последнем купе от начала дверь была открыта, и оттуда мы услышали возмущенный мужской голос:
– Что вы себе позволяете? Я – артист, еду спокойно, у нас ответственные съемки завтра. А вы мне предлагаете среди ночи куда-то еще переходить. Вот знаете, а никуда я не уйду! Хотите, вытаскивайте меня!
В ответ послышалось какое-то бормотание, но артист, похоже, разошелся:
– Наплевать мне, что другие пассажиры перешли! Слышите? На-пле-вать! Все, идите, не мешайте мне отдыхать!
Из купе вышел какой-то пожилой мужчина в железнодорожной форме, небось начальника поезда отправили воевать за места. А за ним вылетел тот самый мужчина, который ругался. Глянь, знакомое лицо! Да этот мужик в «Подкидыше» играл вроде. Ну да, вот так анфас – точно Муля. Как же его фамилия?
– Товарищ Репнин, – влез лейтенант.
Артист повернулся к нам и застыл с открытым ртом.
– Сейчас, одну секунду, – пробормотал он, – я освобожу купе, конечно, какие вопросы…
– Послушайте, что вы делаете? – Яков протиснулся вперед и отодвинул провожатого в сторону. – Зачем вы выгоняете этого человека? – Он повернулся в стоящему в двери артисту и спросил у него: – Как вас зовут?
– Петр… Петрович…
– Послушайте, нам ехать всего ничего, не надо никуда переходить. – Он задвинул Репнина назад в купе. – Посидите с нами, хорошо?
– Хорошо. – Актер быстро успокоился, предложил нам выпить чаю. Оказывается, у него с собой была пачка грузинского. Осталось только добыть у проводника кипяток, и мы мирно начали чаевничать. Попутно Репнин нам жаловался на две вещи, которые отравляли его жизнь. Во-первых, на усики, как у Гитлера. Их он из принципа отказывался сбривать. Во-вторых, знаменитая фраза «Не нервируй меня, Муля». Ее повторяла каждая поклонница актера. И это нервировало Репнина больше, чем гитлеровские усики.
– А я вас знаю!
Мы понимающе переглянулись с Яковом.
– Вы сын Сталина! – Актер возбудился. – Я видел вас на приеме в Кремле. Товарищ Джугашвили! Совершенно невозможно больше ютиться с семьей в коммунальной квартире. Вы не могли бы замолвить словечко?..
Дальше Репнин начал жаловаться на свои жилищные условия, и я наконец понял, как ему удалось так удачно попасть в образ подкаблучника в «Подкидыше».
Мне этот сеанс выпрашивания благ немного надоел. Я дождался, когда Яков выйдет из купе, и прошипел артисту:
– Ты что творишь? С личными просьбами нельзя! Эти, – я кивнул в сторону прохода, где бдили сопровождающие, – сразу доложат. Сиди спокойно, и так, кому надо, узнают о твоих трудностях!
– Граждане пассажиры, вещички собираем,
Но наконец-то начались всякие железнодорожные сооружения, показался перрон, поезд начал замедляться и остановился. Репнина выпустили, а мы так и остались сидеть в купе, будто собирались ехать куда-то еще. Понятное дело, Якова в метро не повезут, но ждать сил не было. Я подошел к лейтенанту, руководившему сопровождением.
– Послушайте, может, я тоже пойду? Я вам зачем?
– Не положено, – совершенно механическим голосом произнес энкавэдэшник. – Сейчас машина приедет.
Ба, да ты, парень, из последних сил держишься! Губы белые, подбородок слегка трясется, зрачки не видны почти. Наверное, выхватили в Коломне первого, кого нашли, и послали проследить, чтобы ничего не случилось. Ты, небось, даже в самых завиральных мечтах не мог представить, КОГО тебе поручат охранять. Из-за этого последнее купе заняли под нас, а сами всю дорогу бдили в коридоре и никого не пускали в туалет. Впрочем, попытка только одна и была: какая-то женщина пыталась прорваться, не заметив спросонья краповые околыши.
Все кончается, даже плохое. Выглянув куда-то, лейтенант скомандовал:
– На выход, товарищи!
Что примечательно, за всю дорогу ни Якова, ни меня он никак не называл. Только безликое «пройдите» да «не положено». Мы потянулись в тамбур. Вместо проводника нас провожал сам начальник поезда, при нас протерший поручень бархоткой. Он пожелал счастливого пути таким сладким голосом, что я сразу потужил о его отсутствии, когда мы пили чай. Никакой сахарин не понадобился бы.
Прямо у вагона стоял «Паккард». Такой, знаете, только раз глянешь – и понятно, что на нем ездят исключительно ребята с самых верхов. Несмотря на валящий снег, машина была вылизана сверху донизу, будто ее перед нашим выходом почистили, а еще чем-то покрыта, что придавало кузову ровный и спокойный блеск. Шофер сидел без движения и смотрел прямо перед собой. Уверен, что выглядит он так, будто только из парикмахерской вышел. Но за стеклом не видно. Ага, и у меня нервы на пределе. Я как мандражировать начинаю, всегда мысли про всякую ерунду в голову лезут.
Яков немного задержался, и мне ничего не оставалось, как остановиться у вагона, отступив в сторону, чтобы никому не мешать. Как только мой спутник встал на ступеньку, все пришло в движение. Неизвестно откуда появившийся майор оттеснил лейтенанта в сторону и четко обратился к нам:
– Товарищ старший лейтенант, и вы, товарищ полковник, прошу в машину.
Я даже не рыпнулся. С таким спорить – все равно что доказывать что-то мчащемуся на тебя трамваю. Прошел за Яковом и сел рядом с ним на заднее сиденье. Водитель и вправду соответствовал моим ожиданиям: подстрижен ровно, и от него исходил не очень сильный, но достаточно разборчивый запах «Тройного». На переднее сиденье взгромоздился тот же майор. Видать, коломенских отправили восвояси.