Побеги древа Византийского. Книга вторая. На перекрёстках двадцатого века
Шрифт:
С тех пор прошло уже четыре года. Эскадрон Соломона числился в образцовых, но повышения по службе командир так и не дождался: не было образования, читал и писал он с большим трудом. Зато на плацу, на выездке и в рубке лозы и чучела ему не было равных. Тут он выделялся своей выправкой, посадкой, сильнейшим ударом сабли или палаша, сохранённым ещё с кавалергардских времён.
Велико расстояние от командира эскадрона Соломона Гурвица до командира кавалерийского корпуса, но Котовский выделял его из всех. Он и сам был человеком необыкновенной физической силы и питал слабость к себе подобным. Любимым развлечением комкора
Посмотреть на это невиданное зрелище собирались многочисленные зрители. Среди них были и местные жители, и приезжие. На этот раз Соломон позвонил Михаилу:
– Приезжайте, Михаил Константинович, будет интересно! Познакомитесь с Григорием Ивановичем. Необыкновенный он человек! Да и мне с вами посоветоваться нужно, – признался он напоследок.
Михаил выбрал в своём плотном графике несколько дней и отправился в Умань.
И вот толпа застыла в нетерпении. Дверь бани распахнулась, и наружу вывалились в чём мать родила три исходящих клубами пара богатыря. В ту же секунду они сцепились на снегу. Толпа взревела, особенно громко кричали женщины, которых среди зрителей было едва ли не больше половины. Видимо, созерцание борющихся голых исполинов приводило их в состояние восторга, а то, что среди них был легендарный красный командир Котовский, придавало зрелищу особую пикантность.
Вечером сидели за столом в квартире Соломона.
– Мне уже за тридцать перевалило, Михаил Константинович, – начал разговор Гурвиц, когда бутылка водки наполовину опустела. – Жениться надо.
– Доброе дело ты задумал, Соломон! Невесту подобрал?
– Невеста вроде как и есть… Да не очень складывается у нас.
– Скажи сразу, любишь её?
– Да.
– А она тебя?
– И она тоже.
– Ты уверен в этом?
– Она сама сказала, что влюбилась в меня, когда увидела, как я борюсь голым с самим Котовским.
– Ой-ё-ёй! – заулыбался Михаил. – Обычно девушка вначале влюбляется в мужчину, а потом видит его обнажённым. Но у вас как-то наоборот получается…
– Да, наоборот. Говорит, что врезался ей в память таким, а потом и в душу запал.
– Ну, тогда, я считаю, ничто помешать вам не может.
– Есть одно обстоятельство… Только стыдно в наше время и говорить о таком… – Соломон потупился, как ребёнок. – Для вас, может, и смешным покажется, а для нас имеет значение.
– Что же это за важное обстоятельство?
– Я расскажу, если вы выслушаете меня.
– Конечно, конечно, Соломон.
– Тогда для начала позвольте немного истории. Лет эдак сто с лишним назад в Умань приехал известный раввин Нахман, возглавлявший большую группу учеников – брацлавских хасидов. Через несколько лет он заболел чахоткой и умер. Его учение записал и распространил один из его учеников, и вскоре могила ребе Нахмана стала почитаемой среди брацлавских хасидов, которые разъехались по всему миру. Несмотря на погромы, резню и эмиграцию, большинство населения Умани составляют евреи, строго соблюдающие традиции и заветы своего учителя.
Моя девушка Фаня принадлежит к богатой еврейской семье. До революции её отец и братья были купцами
Как только родные узнали, что Фаня хочет выйти за меня замуж, сильно осерчали. Как это так, дескать? Самая лучшая невеста в Умани намерена связать свою жизнь с босяком, бывшим конюхом без отца и матери! К тому же этот босяк член коммунистической партии. Разразился большой скандал. Стоило увидеть им нас вместе, они совсем голову потеряли. «Подумай, Фаня, – стыдили они её, – на вас же люди смотреть без осуждения не смогут! Он роста гигантского – это ненормально для приличного благоверного еврея. Ты ему до подмышек не достаёшь. Раздавит ненароком!» Пробовала Фаня уговорить братьев, убеждала, что любит меня, – да куда там!
Но это ещё не всё. По хасидским законам сначала выйти замуж должна старшая сестра, а младшая обязана ждать своей очереди. У Фани старшая сестра не замужем, да только невеста моя – девушка с характером, заявила родне, что ждать своей очереди не собирается. Мол, есть у неё жених и она хочет жить с ним вместе. Братья пообещали, что, если она ослушается, лишат её приданого. А это кара серьёзная по нынешним временам! Так что сейчас мы на распутье. Я, конечно, давно от этих традиций отказался, а она зависимая: здесь, среди этих людей выросла, ей труднее. Михаил Константинович, вы человек умный, грамотный, образованный. Хочу от вас совет получить: как мне поступить? Знаю, плохого не посоветуете.
– Соломон, здесь обмозговать всё надо. Не могу я тебе на такой сложный вопрос, связанный с вековыми национальными и семейными традициями, сразу ответ дать.
Комнин задумался ненадолго, Соломон тоже молчал, ожидая его решения.
– Давай поступим следующим образом: завтра в первой половине дня я встречаюсь с Григорием Ивановичем, а ты вечером бери в охапку свою невесту, и приходите на смотрины, – улыбнулся он. – Мне важно твоей невесте в глаза посмотреть, мнение её услышать, настрой понять, – закончил Михаил уже вполне серьёзно.
Короток зимний день. Едва выглянувшее меж туч солнце стремительно катилось к горизонту. Подмораживало, снег поскрипывал под тяжёлыми шагами. Михаил разглядывал пригнувшиеся под белыми шапками дома, отяжелевшие под снежной ватой ветви деревьев.
С утра он смотрел показательные кавалерийские выступления, на которые, собственно, и был приглашён, оценивал подготовку личного состава конного корпуса Котовского. Потом часа два беседовал с Григорием Ивановичем, который произвёл на него неизгладимое впечатление. Особенно поразило полное отсутствие у него личных, корыстных интересов.
– Знаешь, Михаил Константинович, – рассказывал он, – я всегда чувствую себя плохо, когда у другого нет того, что есть у меня. Умом я понимаю, что это не моя вина, знаю, что многие из высшего комсостава запросто пользуются своим должностным положением, но мне это претит. Душа сопротивляется! А ты ведь понимаешь, что идти супротив души дело очень опасное? – рассмеялся Котовский.
– Подготовка твоих бойцов в корпусе мне понравилась. Так и напишу в отчёте.
– Ну, скоро придётся попрощаться с корпусом… Летом, наверное.