Побеждённые (Часть 1)
Шрифт:
– Не пожелал поддерживать родственных отношений?
– спросил Валентин Платонович, когда они вышли на лестницу, и пристально взглянул на молчаливую девушку.
Она обернулась на него.
– А вы почему так думаете?
– Я с самого начала допускал эту возможность! Уже потому, как он шарахнулся от меня, можно было это предвидеть.
Ася грустно усмехнулась я подумала о Валентине Платоновиче: вот этот ведь не отрекается же от родных и от своего круга, а между тем он сын члена Государственного Совета и его мамаша
Молча спускались они вниз. Перед подъездом стояла элегантная машина, Валентин Платонович открыл дверцу.
– Прошу вас, Ксения Всеволодовна. Мы сейчас покатаемся по Москве.
– Как? Ведь поезд в десять часов?
– Поезд не в десять, а в двенадцать тридцать. Я присочинил немного, боясь, чтобы вам не стало скучно со старушкой. Мне хотелось показать вам белокаменную, пользуясь случаем, что знакомый академик предоставил мне на этот вечер машину.
– Да как же так вы распорядились за меня?
– А что ж такого? Ведь смотреть-то Москву интереснее?
– Конечно, конечно, интересней... но...
– Ксения Всеволодовна, уверяю вас, что запреты относятся только к случайным знакомствам; а впрочем, если вы сомневаетесь, что я - это я, или опасаетесь за "бывшего соболя", я тотчас отпущу машину.
– Да нет, я не сомневаюсь... вовсе нет...
– И она замолчала, смущенная.
Покатались по Москве. Было и в самом деле интересно, хотя боль от разговора с Михаилом не проходила. В середине пустого разговора Ася проиграла пари a discretion*, предложенное Валентином Платоновичем, и должна была выслушать целую лекцию о том, что оплата за пари - такой же долг чести, как карточный и всякий другой.
* Пари, условия которого устанавливает выигравший; буквально - от serendre a discretion: сдаться на милость победителя (франц.)
– Да вы не беспокойтесь, Ксения Всеволодовна: ничего особого страшного я от вас не потребую. Под машину, например, броситься вас не заставлю, прибавил он ей в утешение.
– Ну, так говорите уж скорее, что надо, - сказала она с тревогой в голосе.
– А вот сейчас выйдем из машины и скажу. Они вышли, и когда он отпустил машину, то, наклоняясь к ней, сказал тоном волка из "Красной Шапочки":
– Вы должны поцеловать меня!
Она вспыхнула и отшатнулась:
– Что вы! Я не хочу! Придумайте что-нибудь другое.
– Нет, Ксения Всеволодовна, отказываться нельзя никак - долг чести! Да и что страшного? Коснетесь прелестными губками моей щеки. У меня нет ни кори, ни скарлатины: никакая зараза не перескочит. Дешево отделаетесь, уверяю вас. А впредь примите мой совет: ни с кем не заключайте пари.
Ася растерянно смотрела на него.
– Господи, какая же неудачная вышла эта поездка в Москву!
– со вздохом так и вырвалось у нее.
– И в самом деле
Вошли в подъезд.
– Поднимемся повыше - в верхних этажах спокойнее.
Ася уныло поплелась сзади, опустив голову.
– Ксения Всеволодовна, я вас точно не эшафот веду! Повеселей!
Они остановились друг против друга на плошадке. Было уже поздно, и лестница безмолствовала.
– Ну-с, я жду!
Ася стояла с поникшей головой.
– Смелее, Ксения Всеволодовна! Минута - и все будет кончено, как говорили мне в детстве, когда держали передо мной ложку ужасного лекарства.
– Он шагнул к ней, и она заметила в нем внезапную перемену: глаза у него как будто загорелись, дыханье стало прерывисто, исчезло насмешливое выражение. Инстинктивно почувствовав опасность, она попятилась, но он уже обхватил ее шею и приник к ее губам, насильно разжимая их. Когда наконец он выпустил ее и, как ошарашенный, сел на подоконник, она напустилась на него, встряхиваясь, как зверек:
– Гадкий! Как вы смеете? Кто же так целуется? Не умеете, так не предлагайте!
– Не умею? Как так "не умею"? Позвольте, почему же не умею?
– искренно изумился бывший паж.
– Впрочем, если вы искуснее меня, может быть, дадите мне несколько уроков? Буду очень счастлив.
– Он уже овладел собой и вернулся к обычной манере говорить.
– Сколько я целовалась со всеми, и никто не целовал меня так! кипятилась Ася.
– А что, женщины целуются одним способом, а мужчины другим?
– Я не только с женщинами целовалась, я и с мужчинами!
– Вот оно что! Любопытно узнать - с кем же это?
– Ах, Господи. Каждое утро дядя Сережа целовал меня в лоб, а в Светлое Воскресенье я христосовалась с Шурой и с бабушкиным старым лакеем, который всегда приходит поздравить, и все целовалась нормально, а не как вы!
– Прекрасно! Умозаключения ваши преисполнены мудрости, хотя несколько скороспелы. Когда-нибудь, вспоминая эту сцену, вы отдадите мне должное во всех отношениях, а теперь бежимте, иначе опоздаем на поезд и тогда застрянем в Москве надолго.
Испуганная этой перспективой, она припустилась вниз.
Стоя у окна в коридоре вагона и глядя на исчезавшие одно за другим предместья, она потихоньку вытирала слезы. Валентин Платонович, вышедший из купе с папиросой, подошел к ней:
– Не плачьте, Ксения Всеволодовна. Не стоит Михаил ваших слез. А ну его! Скрывать от собственной жены свое происхождение! Хотел бы я знать о чем он говорит сейчас с ней. Ренегат! Право, если бы меня спросили, что я предпочитаю: сесть за первомайский стол с махровым пролетариатом и неизбежной водочкой и икотой или на расстрел со всем бомондом - я выбрал бы второе!