Побежденные (Дочь Лорда)
Шрифт:
Увы, единственный рыцарь, кому было до Эйды дело, погиб час назад.
— Когда я тебя убью — умирать будешь дольше, чем самый паршивый шакал! — отчетливо выговорила Ирия. В упор сверля младшего врага немигающим взглядом.
Так вот оно каково — когда сердце вот-вот разорвется от ярости…
Мерзавец дернулся — будто кнутом обожгли. И толкнул Эйду в руки Бертольда Ревинтера:
— Отец, дай-ка мне сначала эту минут на пять, я управлюсь! — И шагнул к Ирии.
Вельможа заступил ему дорогу.
— Охолони! —
Эйда с порога обернулась к Ирии. Не к матери же!
Невозможно описать всё, что уместилось в огромных серых глазах. Потому что во взгляде разумного существа никогда не должно быть столько затравленности, отчаяния, безнадежности!
Ирия опустила глаза, борясь со слезами… И ощутила, как одна железная рука сжала ей плечо, а другая рывком заставила вскинуть голову. Как Роджер Ревинтер — Эйде.
— Смотри! — прошипела мать. — Смотри! И никогда не смей быть такой жалкой, ничтожной, трусливой курицей! Смотри!!!..
Изящные копыта осторожно ступают по лесному ковру. По золотым и багряным листьям.
Солнце согревает, но уже не жарит. Закат Лета уступает подзвездный мир Рождению Осени…
Ближайший олень неслышно обошел заросли багульника. И направился прямиком к Ирии.
Как же доверчивы лилово-чёрные глаза…
Девушка протянула горсть соли — и мягкие губы ткнулись в ладонь.
— Уходите, — попросила Ирия. — Здесь — открытое место. Охотники придут в любое время…
— Они придут везде. — Олени не умеют говорить. Вслух. Но ответ — в блестящих черных глазах. — Лес не спасет — так зачем убегать? И потом — уже осень…
— Осень… — эхом повторила девушка, оглядываясь на рубиново-золотые деревья…
Весна, а не осень. Ранняя весна. И никаких оленей, а просто пробуждение в первом из встреченных по пути монастырей. Нет — втором, если считать амалианское аббатство.
Первое утро в руках врагов. Зарешеченное окно, железные засовы, стража у порога. И тюремная карета ждет-поджидает у ворот. Темнеет глухими окнами. Забитыми чёрным сукном…
Следующие дни и ночи — сплошной туман без начала и конца. Все три недели пути до Лютены.
Ирию и мать конвоировали в разных каретах. Не сбежать — ночевать пленниц размещали только в аббатствах. И неизменно запирали в зарешеченных кельях. И это еще не считая солдат — у запертых дверей.
Столько аббатств Ирия не видела за все свои четырнадцать лет. Неужели те, кто живут там, действительно служат Творцу? Вряд ли у нее (а тем более — у Эйды!) столько грехов, чтобы заслужить Бездну Ледяного Пламени при жизни. Но аббаты и аббатисы встреченных монастырей все до единого — на стороне бесчестных врагов. Равно
Впереди — казнь. Странно. Можно сколько угодно размышлять, что скоро умрешь, но совершенно не страшно.
Или всё изменится на эшафоте? Нет. Ирия представит Анри — и умрет легко.
Еще более странно, что его лицо — тоже в тумане. Невозможно вспомнить черты. И голос…
И об Эйде думать не получается. Нет ясно, что сестра теперь обесчещена. И считается, это — самое страшное, что только может случиться с женщиной. Раньше Ирия думала так же. А теперь…. Если человека покусала собака, он что — тоже навсегда опозорен?
Если бы мерзавец Ревинтер-младший изнасиловал ее, а не Эйду, — считала бы Ирия себя обесчещенной? Нет! Разъяренной, взбешенной, готовой отомстить — да. И вымыться захотелось бы немедленно — после рук подобной скотины.
Почему сестру сочтут виновной за чужое преступление? В чём ее вина? Кто придумал дурацкие законы, по которым живут все? Угодившая в лапы (не оскорбляй честных животных, Ирия!) к подонку девушка достойна презрения, ее семья — казни. А победители — славы и почестей? Так, что ли?
Если удастся выпутаться живой — Ирия больше ничто и никогда не воспримет как данность.
Впрочем, не обманывай себя — живой не выберешься. Ну и змеи с ней, с жизнью! Эйду только жаль…
Туман в мыслях рассеялся на второй неделе пути. Когда по урывкам солдатских разговоров Ирия узнала: хоть восстание и захлебнулось — вожаки еще не пойманы. Папа — жив!
Нет, ясно, что он — не герой легенды. Ему не отбить пленников по дороге. И уж точно — не под силу взять штурмом Лютену и вытащить родных из Ауэнта.
Но вдруг снова захотелось жить. Всё еще будет хорошо! Восставшие победят, отец спасет жену и дочерей. И они снова будут все вместе!
А того мерзавца папа убьет! Обоих мерзавцев — и старого, и молодого. Всё будет как раньше!
Потому что думать о другом исходе — невыносимо…
По прибытии в Лютену сердце оборвалось вновь. Отец не отбил их по пути. А здесь… при виде мрачных стен Ауэнта надежда почти угасла. Может, разумнее забыть о ней совсем? Смириться с завтрашней казнью? Анри погиб… разве Ирия достойна жизни больше?
В тюрьме наконец представилась возможность вымыться. С головы до ног. Впервые за целых три недели. И почему-то стало чуть легче.
Еду вечером принесли тоже неожиданно вкусную. Это после дорожного-то скудного пайка! К ужину даже прилагалась бутылка хорошего вина. А под коркой хлебного каравая — записка:
«Казнь завтра. Отец вряд ли сдастся. Здесь, в тюрьме, еще Леон и Иден. Не вздумай завтра орать, когда их увидишь. Мы — заложники, поэтому казнят сразу всех, кроме Эйды. Помни, ты — дочь лорда и не должна уронить на эшафоте честь семьи.
Графиня Карлотта Таррент.»