Побочный эффект
Шрифт:
Он остановился и попробовал растереть лицо снегом – кожа ничего не чувствовала.
– Да она же не это имела в виду! – прохрипел он вслух. – Не это!
Догадка показалась яркой, как солнце, от нее даже стало немного теплее, словно в организме открылись скрытые до этого резервы.
«Нет смысла искать красивой смерти, если есть возможность просто пожить еще. Полчаса, час – это не имеет значения. Даже тысяча лет – краткий миг в сравнении с вечностью, что же говорить о десятилетиях, отпущенных человеку?»
Он перевернулся на спину и увидел яркие
«Есть лишь разница, как прожить оставшееся время. Потратить на бег по кругу, на борьбу с заведомо известным исходом или попробовать осознать уже прожитое, сконцентрировать время если не в действиях, то хотя бы в мыслях. Время ведь чудовищно субъективно, оно определяется в первую очередь количеством сделанного, а когда сделать ничего нельзя – количеством обдуманного».
Бесполезность дальнейших трудов показалась настолько очевидной, что Олег улыбнулся, не обращая внимания на боль вокруг обмороженных губ.
– Не буду больше ползти, – прошептал он в черные небеса. – Зачем оставшееся время превращать в бессмысленное страдание?
«Надо лишь закрыться от ветра, – решил Олег. – Чтобы он не рвал тело ледяными когтями».
Он начал разгребать снег онемевшими от мороза ладонями. Сердце вновь включилось в работу, наполняя сосуды кровью, дыхание сипло вырывалось через распухшее горло. Яма быстро углублялась – под настом снег оказался рыхлым. Точнее, это была не столько яма, сколько косая нора, из которой выгребать снег казалось уже невозможным, и Олег попросту утрамбовывал его, сминая в твердые стены.
Он вспотел. В отличие от перемещения по заснеженному лесу такая работа приносила больше удовольствия, чем страдания. Кровь шумела в ушах, мышцы работали, утрачивая окоченелость. Но ветер по-прежнему выл, заглушая все звуки мира. Наконец нора сделалась столь глубокой, что в ней можно было уместиться целиком, если свернуться калачиком. Снег оставался таким же холодным, как раньше, но ветра почти не было, а без него лютый мороз казался не таким злым.
Но за то время, пока Олег полз, его тело настолько промерзло, что одно лишь отсутствие ветра уже не могло его спасти. Он чувствовал, как угасают силы, а от боли в суставах и жжения обмороженной кожи невольно наворачивались слезы. Снова начал наваливаться сон, но теперь Олег ему не противился. К чему? В какой-то момент ему даже сделалось интересно, что же может оказаться там, за краем. И чем глубже сознание погружалось в дремоту, тем дальше отступал холод, уводя с собой боль и отчаяние.
Вадим гнал машину с максимально возможной для скользкой дороги скоростью. Яркий свет галогеновых фар сверкал в укатанных колеях, а вьющаяся над дорогой поземка превращала лучи в почти осязаемые конусы, исчезающие в трепещущем мраке. Динамик радиостанции молчал. Вадим потянулся и повернул ручку, встроенную в панель, увеличив чувствительность приема. Динамик отозвался хаотичным шумом эфирных помех.
– Кама-256, ответь третьему! – громко сказал Вадим, нажав на панели кнопку
Снова шипение динамика.
– Кама-256! Третьему на связь!
– На связи двести пятьдесят шестой! – Голос в динамике был слышен прекрасно, указывая на небольшое расстояние до передатчика.
– Давно на месте? – спросил Вадим.
– Минут пятьдесят. Отработали пеленг, сигнал маячка идет от обочины.
– Что наблюдаете визуально?
– Ничего! – ответил голос. – Ветер, поземка и ничего больше.
– Принял, – кивнул Вадим. – Продолжайте наблюдение. Я буду минут через пять.
– Если замечу объект до вашего приезда, какие предпринимать действия?
– Никаких. Ведите наружное наблюдение и постоянно держите связь со мной.
– Принял, – ответил голос в динамике.
– Конец связи. – Вадим отпустил кнопку.
Он крепче стиснул руль и еще прибавил скорость. Пару раз машина срывалась в занос, но шипованная резина снова выталкивала ее на нужную траекторию. Дорога была пустынной, но в столь поздний час это не выглядело чем-то из ряда вон выходящим. Лишь один раз после пересечения развязки МКАД навстречу проехал тяжелый внедорожник с затемненными стеклами.
В сложившейся ситуации Вадиму не нравилось абсолютно все. Личный опыт и основанная на нем интуиция подсказывали, что Шерстюка в точке пеленга нет. Как он догадался о четырех спрятанных в одежде маячках, оставалось загадкой. Конечно, при условии не списывать все на гипотетические способности, полученные реципиентом после приема и обработки инопланетного сигнала. Но Вадим терпеть не мог привлекать для объяснения чего бы то ни было новые сущности, если в этом не возникало особой необходимости.
Возникновение неизвестных способностей под действием сигнала пока ничем не было доказано, поэтому не хотелось вводить этот фактор в игру раньше времени. Проще и эффективнее казалось списать все на собственные промахи, например, на недостаточную маскировку самих устройств.
«Недооценка противника – вот главный промах офицера госбезопасности», – вспомнил Вадим прописную истину.
Действительно, внешний вид Шерстюка выдавал в нем глуповатого, трусоватого, жадненького провинциала, который аккуратно пройдет по нарисованной для него линии. Но где-то произошла ошибка, и Вадим был уверен, что дело отнюдь не в сигнале – сам Шерстюк оказался не так прост, как хотелось бы.
«С такой способностью разбираться в людях скоро можно будет отправляться на пенсию, – грустно подумал Вадим. – Не хочется».
Собственных промашек в этом деле Вадим насчитал уже предостаточно. Самой большой глупостью стала попытка задержать Нину в подставном такси. Хотелось провести задержание быстро и эффективно, а не надеяться на капризы вшитых радиомаячков. Хотелось. И все основания надеяться на успех операции были – внезапность, хорошая подготовка «таксиста». Но не вышло.
Вадим сам затруднялся объяснить, почему поверил в похищение Шерстюка Ниной, ведь нужно было сразу предположить сговор между парнем и девушкой.