Побратимы(Партизанская быль)
Шрифт:
Не сговариваясь, поднимаемся на Яман-Таш. Высока гора! Крута! Едва одолели ее.
Все здесь знакомо! Все близко сердцу. Душу каждого из нас наполняет чувство благоговения и преклонения перед памятью героев, гордости за то, что принадлежал к партизанскому кругу и участвовал в завоевании победы.
Пристально всматриваемся в каждое дерево. В каждую скалу. И везде видим следы войны.
Вот пещера, где была партизанская типография. А вот металлический щит, возле него валик, еще какая-то деталь. Ваднев вспоминает.
— Это пушка. Мы сбросили ее вон с того обрыва, когда уходили с Бурмы, чтобы не досталась
…По верхнему обводу Колан-Баира — партизанские окопы. Вот ячейка, сложенная из камней, рядом другая, третья.
— А тенто наш окоп, — вспоминает Зоранчик. — Тут я та Венделин Новак з пульометом лежали. Немцы вон оттуда знызу биглы на нас, а мы по ним били.
Сохранился и командный пункт бригады — три окопчика полуметровой глубины на самой вершине горы. В среднем находился комбриг Федоренко, слева — комиссар Степанов, справа — начальник разведки Павел Рындин.
Начинаем спуск по северному склону и — тут еще один, едва приметный след. Не окоп и не пещера — просто звериная тропа. Таких в лесу много. Но Вера почему-то здесь остановилась, вытирает слезы.
— По этой тропе мы носили пулеметчику Мише Капшуку патроны, — вспоминает Вера. — А когда немецкий огонь был сильным, то ползли. Шаг проползешь и замирай — рядом взрыв. А Миша зовет. У него кончились патроны. А тут снаряд за снарядом рвется. И страшно. И к пулеметчику надо. Ползу и реву…
…Высота «884». Вот тут стояли пушки. Вот одна позиция, вот рядом другая, третья. По сторонам окопы, в которых укрывались артиллеристы. А какой огонь гитлеровцы обрушивали на батарею — об этом говорят вот эти глубокие бомбовые воронки. Их здесь много. По размерам воронок и осколков можно судить: немцы сбрасывали на партизан бомбы большого калибра — до тонны весом.
Еще одна позиция. На ней раньше стояла партизанская пушка, теперь тут лесной музей трофеев — снаряды, мины, осколки.
Холмики могил. Вот холм повыше. Здесь похоронены восемнадцать партизан. Все из 18-го отряда…
Много их осталось тут, на безымянной высоте, бойцов Родины, до конца исполнивших свой долг, сыновей, которых ждут, но не дождутся матери: Николай Шаров, Анатолий Смирнов, Акакий Тварадзе, Петр Асланян, Павел Аудюков, Иван Медведев, Сергей Папхадзе, Кондрат Гордеев, Иван Бобылев, Сейдали Курсеитов… Словацкие соратники: Венделин Новак, Франтишек Шмид, Франтишек Сврчек, Штефан Дудашик, Ян Дермен, Иозеф Хоцина, Юрай Кленчик, Франтишек Бабиц, Ян Новак.
Помним! Помним вас, друзья боевые. Помним те яростные атаки.
— Хлопцы! — тихо говорит кто-то, — давайте соорудим тут памятную гору.
Все тотчас берутся за дело, и над братской могилой вырастает холм из диких камней и земли [116] .
По просьбе словацких друзей рассказываем о Федоренко: уже почти тридцать лет служит он в Советской Армии. Окончил военную академию. Полковник. Вместе с Надеждой Водопьяновой растит двух дочерей.
За лесным столом собрался целый отряд.
116
По почину советских и словацких побратимов на этот холм бросают теперь землю все, кто приходит на высоту героев. Курган партизанской славы продолжает
— Приятели! — поднимает бокал Жак. — За светлу память тех, кто навечно остався в цому лесе!
— За светлую и вечную!
— И за дружбу, скрепленную кровью!
— За трудовое приятельство!
— За мир и дружбу на земле!
— Войтех, а Войтех! Как там Михаловцы ваши? Процветают? — обращается к Якобчику Николай Сорока. — Вернешься домой, жителям передай самый сердечный привет!
— Дякую. Передам. Але, поясни, будь ласка: чему именно Михаловцам?
И тогда Николай рассказывает. После освобождения Крыма военные дороги повели комбата Николая Сороку на Запад. Освобождал западные области Украины, Карпаты, Дуклю… Тут на Дукле плечом к плечу с советскими солдатами дрались чехи и словаки корпуса Людвика Свободы. Вместе брали трудный дуклинский перевал, вместе и в Чехословакию вступили. Взяли Кошице, Михаловцы. Но тут… ранило комбата Сороку. Иссекло осколками.
— Там, под Михаловцами, я и отвоевался. Навсегда! — заканчивает ветеран свою повесть. — Думал и жизни моей конец, но врачи, спасибо, спасли. И жители Михаловцев поддержали меня. Каждый день появлялись в госпитале то матери, то девчата. Выходили, спасибо им.
Якобчик дополняет рассказ Николая Сороки:
— Только на Дукле было убито восемьдесят восемь тысяч советских воинов. Биля Свиднека они похоронены. А на всей Чехословатчине ваших осталось сто сорок девять тысяч человек. А про тебя Коля Клемпарский поведав нам, что ты маешь три ордена Красного Знамени и орден Александра Невского. Це правда?..
— Правда. Два за партизанство. А орден Александра Невского за Дуклю и Чехословакию… Так что дважды побратались мы с тобой, Войтех, и твоими друзьями: на нашей, советской земле, и на земле братских народов во время их освобождения.
На вершине горы ревет моторчик. Это дровосеки механической пилой пилят сухостой. Пила работает споро. Толстый ствол бука срезает сходу.
Вдруг: тр-р-р-р, дзинь!.. Моторчик заглох.
— Опять осколок! — в сердцах вскрикивает темноволосый здоровяк. — Уже третья пила пропала сегодня!
— Какой осколок? — интересуются бывшие лесные жители.
— Видите шрам? — указывает пильщик на рубец в коре дерева. — Сюда вошел осколок. Рана потом затянулась, остался рубец. А вот ниже еще…
Лесоруб ведет нас от дерева к дереву, и мы видим все по-новому. Эти дубы, буки, ясени, как солдаты, помечены рубцами ран, тела их начинены осколками. Лесорубы ворчат, нам же хочется обнять каждое дерево, радостно потискать его, поколотить по бокам, как делают однополчане, встретившиеся через десятилетия.
— Здравствуй, лес! Друг ты наш партизанский, защитник и помощник!
Захотелось побыть с близким и родным лесом один на один, послушать его мирную тишину и пение птиц, полюбоваться могучими, гордо устремленными ввысь друзьями- деревьями.
Но вот кто-то заметил меня и приближается.
— Не узнаете?
Он среднего роста, лет сорока. Коренаст. Под шапкой рано поседевших волос мужественное загорелое лицо, большие серые глаза, добрая улыбка.
Кажется, видел я этого человека, но где, когда?