Побратимы(Партизанская быль)
Шрифт:
Ну, а Женя Островская? Подходящая ли она напарница в столь сложном деле? Не растеряется ли в решительный момент?
…По плану симферопольского рейда первым лицом, с которым Жене предстояло встретиться, была учительница Киркской школы Лукерья Семеновна Скорик, ближайшая Женина подруга. Человеком она была надежным. Жила обособленно, в здании школы. Поскольку учительница была связана со многими семьями, частые ее посещения разных людей не должны были вызвать подозрений.
В густых зарослях терновника, отделяющих школьный двор от речки, Гриша и Женя остановились. В темноте здание
Партизаны опустили наземь тяжелые вещевые мешки. Стали вслушиваться. В селе тихо. Даже собаки не выдают себя лаем. Тихо и у школы.
— Иди! — мягко шепнул Гриша.
Женя скрылась в плотной тьме. Нащупала знакомую тропку и зашагала по ней. Вот и силуэт приземистого здания. А тут парадное. Вдруг:
— Хенде хох!
— Ой!
Перед партизанкой из тьмы вынырнул немец. Он оказался так близко, что тупое рыло автомата ткнулось ей в грудь.
Девушка испугалась. Ее руки невольно потянулись вверх. Учащенно застучало сердце.
Но в следующий миг она уже справилась с нервным шоком.
— Я к учительнице! К фрау учительнице! У меня умирает ребенок! Кляйн киндер умирает. Капут киндер. Мне нужно лекарство. Я к подруге, учительнице, понимаешь? Лекарство!
Голос ее дрожал. Руки показывали в сторону двери, где жила учительница. Язык повторял вмиг родившуюся версию. И это подействовало. Немец отвел автомат в сторону.
Подбежав к двери, Женя торопливо постучала. Но дверь не открывалась, никто не отзывался.
«Неужели ее нет? — забилась тревожная мысль. — А может, немцев боится и не отзывается!»
— Луша! Лушенька, открой!
Голос Жени был настолько хриплым и чужим, что она сама не узнавала его. А за спиной услышала немецкую речь. К часовому, видимо, кто-то подошел и ругает: зачем пропустил. Долетали слова: «киндер», «капут», «фрау», «лерерин».
Девичий кулачок забарабанил сильнее.
— Лушенька! Умирает ребенок!
Наконец, дверь открылась. Скорик рывком втянула Женю в комнату и захлопнула дверь. Сперва Луша стояла молча, потом, подавив страх, обняла подружку, и Женя почувствовала: плечи Луши вздрагивают.
— Луша, родная, здравствуй!
— Женя! Ты сумасшедшая. Тут немецкий штаб. Охрана. А ты… ночью…
— Лушенька, все обойдется. Часовому сказала: умирает ребенок. Дай мне каких-нибудь лекарств. И я уйду. Днем же я не могла прийти.
— Днем нельзя — схватят. К твоим родителям приезжали из Зуи, Симферополя. Стариков трясут: куда дочь ушла из села! Объяснение, что ты в Симферополе поступила на курсы немецкого языка, не помогает.
Женя стала торопиться. Условилась с подружкой о встречах с подпольщиками и о продуктах, которые надо вынести к колодцу, что за общественным садом. Решили также, что Луша предупредит Гришу, если ее, Женю, задержат при выходе.
— А
Приоткрыли дверь. Прислушались: во дворе тихо. Женя вышла. Двое часовых, торчавших у входа, не тронули. Миновав немцев, девушка почувствовала, что страх не покидает ее. Теперь он, казалось, тряс сильнее, чем в тот первый миг, когда перед нею внезапно возник немец. Хотелось побежать. Но, сдержав себя, Женя быстро вышла на улицу. Обходным путем добралась к месту, где оставила Григория и свой вещевой мешок. Но там было пусто.
— Гриша! Гриша!
Гриша не откликался. Женя осталась одна. Такой одинокой она не чувствовала себя никогда. Утром проскользнула опять к Луше, и та спрятала ее на чердаке. Партизанка лежала, накрытая колючим сеном, и думала то о загадочном исчезновении Гриши, то о Луше, которой в случае проверки ночного визита придется найти и показать больного ребенка и его мать.
Вечером тревога усилилась — беспокоило странное поведение Луши. Как обещала, она пришла перед вечером на чердак, принесла еду и рассказала новости. В ее сообщении не было ничего плохого. О ночном визите немцы справок не наводили. Может быть, боясь наказания, солдаты скрыли от офицеров происшествие. Патриоты очень рады приходу Гриши и Жени. На явку придут. Продукты доставят.
Луша очень оживлена. Воя светится радостью. А выглядит плохо. Худющая, бледная. Дети у нее — кожа да кости. Тяжело, видно, живется. Подумав так, Женя достала из-за пазухи большую пачку немецких денег. Отсчитала триста марок.
— Это тебе, Луша. Детишкам на молочишко.
Луша испугалась.
— Что ты? Не надо! Не надо!..
Она собрала посуду и поспешно ушла, пообещав прийти позднее, проводить гостью в дорогу. И не вернулась. Больше того: ее и детей не оказалось и в квартире. Женя выскользнула из школы. Ночью у колодца никого из друзей с продуктами она не дождалась.
«Все схвачены», — с ужасом подумала Женя. Ждала до часу ночи. Не пришли. Она поднялась на взгорье, прошла к запасному пункту связи и там у скирды встретила Гришу. От радости чуть не расплакалась.
Оказалось, что когда Женя пробиралась из терновника к Луше, Григорий тайком сопровождал ее. Он слышал, как Женя столкнулась с солдатом, чуть не кинулся на помощь, но, к счастью, дождался мирной развязки и пошел обратно. Его окликнули. Это заставило Григория немедленно уйти на запасной пункт связи.
Что касается исчезновения Луши и неявки других друзей на свидание, то эта загадка была разгадана значительно позднее. Виной оказались немецкие марки. Увидев крупную сумму денег в новеньких купюрах, неискушенная в партизанской разведке Луша заподозрила неладное. Она решила, что подруга стала предательницей, и, спустившись с чердака, тут же ушла с детьми в один из тайников. Остальных своих предупредила: к колодцу не ходить.
Грише и Жене пришлось делать лишнюю дневку. Следующей ночью они проникли в сад бывшего колхоза и там нагрузились яблоками, которые заменили им муку.