Побратимы(Партизанская быль)
Шрифт:
«Я представляю, как вам там, на „пятачке“, тяжело, — заканчивал свое письмо бывший партизан, — это может понять только тот, кто сам испытал. Закончится война, пройдут годы и десятилетия, а слава о партизанах будет жить, и она должна жить, пусть наши дети знают о прожитых нами суровых годах в борьбе с фашистскими захватчиками…»
Бой за честь
Лес
— Что-то надо делать с твоей простудой, — в голосе Жени Островской звучит глубокая озабоченность.
Подхватил кашель Григорий тогда, когда возвращался из города. Женю он пропустил вперед, и она нормально перешла Салгир, а самого ракеты да пули прижали к земле. Пришлось переползать по воде. Вымок. Весь день лежал в степном окопчике мокрый. Обсыхал на ветру.
— Ничего мудреного, — отвечает он, откашливаясь. — Всему миру известно: теплого бы молочка да еще с медком — как рукой снимет.
— Молочка?.. А где взять его?
— Где взять? Была б ты у меня дояркой, сходила б к Сороке. Там корова завелась, а доить некому.
Услышав эти слова, Мироныч настораживается.
— Гриша, — кричит он, — ты о корове серьезно?
— Своими глазами только что видел!
Мы с Миронычем недоуменно переглянулись: корова в лесу… В иные времена на это никто не обратил бы внимания. Раньше некоторые партизанские отряды имели целые стада и фермы. А теперь даже в селах корова большая редкость.
— Да, — хмурится комиссар. — Тут что-то неладное. Надо проверить…
Извилистая тропа ведет вдоль опушки. Кое-где многокрасочными тонами проступает ранняя осень. Но Мироныч, всегда восторгавшийся прелестями горного леса, сейчас их не замечает. Он шагает мрачный, как туча.
— Черт бы ее побрал, — ворчит он. — Сегодня у нас, как в пословице: беда не ходит в одиночку.
— А что еще?
— Оскандалился Иван Харин. Додумался, видишь ли, завести собственную продовольственную базу.
Задымив трубкой и еще больше помрачнев, комиссар рассказал подробности. Партизаны заметили, что в стороне от лагеря под скалой Иван Харин прятал противогазную сумку. Там оказались сухари и узелок с мукой. Вызвал Харина к себе Емельян Колодяжный, и выяснилось, что сдавая начпроду муку и сухари, принесенные из парашютной гондолы, Иван утаил для себя частицу на черный день.
— Голод мы пережили, а его призрак до сих пор пугает наших людей. Не дает покоя и Харину с его волчьим аппетитом.
— Ты прав. Но не судить нельзя. Тут — никакого послабления. Тем более, что вчера у Харина — сухари, а сегодня у Сороки — уже целая корова.
Шагаем молча. Говорить не хочется. Думать о таком тоже тяжело.
Перед партизаном постоянно маячат два главных врага — оккупант и трудности снабжения. Оккупанты из кожи лезут, стремясь опутать лес изолирующим заслоном и победить партизан, если не оружием, то голодом [35] . Поэтому честный
35
Впоследствии стали известны признания врага на этот счет. На Нюрнбергском процессе фельдмаршал Манштейн, командовавший 11-й немецкой армией, которая действовала в Крыму, заявил: «Для борьбы с партизанами у нас не было подготовленных войск. Единственное, что мы могли сделать, это попытаться заморить партизан голодом, не давая им возможности пополнять свои запасы продовольствия…»
…Невзрачная коровенка бурой масти спокойно стоит на привязи под кроной сосны и аппетитно, с сочным хрустом поедает траву.
И тут же наше внимание привлекает необычная доярка. Коротко остриженная голова повязана белой косынкой из парашютного шелка. Широкие плечи и крепкую спину плотно облегает чехословацкий китель. Передником служит огромный кусок того же шелка, спадающий до самой земли. Ноги, обутые в строевые сапоги, крепко сжимают ведро, густо закопченное на кострах. С перезвоном, уже давненько не слышанным в лесу, в ведро, чередуясь, бьют две молочные струи.
Заметив нас, «доярка» моментально выхватывает из-под коровы посудину и, ловко повернувшись, встает по стойке «смирно». На нас смотрит добродушное лицо словака Клемента Медо. Не сразу найдясь, он широко улыбается и, наконец, сбивчиво рапортует:
— Ако бачите, товарищи, — молоко! — Поправив на голове косынку, он добавляет: — Ако говорил наш бравый Швейк, солдат должен все уметь и никогда не теряться.
Все смеемся. Клемент же, как бы между прочим, уточняет:
— Не сам я. Начальник штаба Сорока приказал.
Через несколько минут Николай Сорока гостеприимно приглашает нас к шалашу отрядного штаба. У входа задерживаемся. Мироныч, показав рукой на буренку, строго спрашивает:
— Объясни-ка, дорогой Николай Анисимович, что это за зоологические новости?
— А это Игнат Беликов с ребятами был на разведке в Мамаке [36] . Ну и привел. Мы, как видите, не обижаем скотинку. Кормим, поим, доим.
— Скотинку-то вы не обижаете, а семью, из которой она взята? О ней подумали? — тянется Мироныч за трубкой.
36
Ныне с. Строгановка.
— Подумали. Втроем с командиром отряда и комиссаром расспрашивали Игната. Оказывается, какая-то одинокая старушка сама попросила забрать. Наши хлопцы отказывались: без разрешения командования, дескать, не имеем права. А старуха, говорят, упросила. Они и взяли. Выдали ей расписку. Все честь по чести.
— Сама, говоришь, упросила? — внимательно смотрит на Сороку Мироныч. — С каких это пор в селе, за два года сто раз разграбленном немцами, крестьянки стали направо-налево раздавать коров?