Побратимы(Партизанская быль)
Шрифт:
Мирон подносит спичку к бумажной ленте радиограммы, и в этот же момент рядом гремит выстрел, другой, затем длинная пулеметная очередь.
— Огонь!
Крики команд, треск, стрельба. Немцы откатываются. Залегают в низине. Бесприцельно стреляют. Подбегает Ильин.
— Немцы наступают с Долгоруковской! Политрук Казачков убит! — сообщает он и тут же падает раненый.
Прекратив огонь, ждем атаки. К нам долетают немецкие команды, но немцы не поднимаются. А шум стрельбы возрастает. Автоматы стучат восточнее, слышна перестрелка
В небо взлетают ракеты. Зеленые огни падают в район нашей стоянки. Это поисковые отряды противника указывают своим ударным силам: «Здесь партизаны». Им помогают наши дозорные. Расставленные в разных секторах, они шумят и стреляют: «Да, мы тут, и нас много».
Сейчас враг введет в действие главные силы. Они устремятся сюда.
— Пора! — говорит Николай Котельников, подползая.
Да. Надо переходить к маневру. Но враг вносит поправку.
— «Вперед! Вперед!» — вновь кричат немцы, кидаясь в атаку; они бегут на нас.
— Прицельным… Огонь! — Голоса тут же глохнут в шуме стрельбы.
Отряд, наткнувшийся на нас, невелик. В нем нет и сотни. Понеся потери, он вновь отступает. Огневая схватка глохнет.
— Пора отходить! — настоятельно повторяет начштаба.
Оставляем Федора Федоренко с его штабом: пять минут стрелять и создавать шум.
Выполнив эту задачу, он снимается с обороны и догоняет нас. Сбегаются и все дозорные. Теперь стреляют только с немецкой стороны…
Вступает в действие вторая часть нашего плана. Нашим оружием становится маневр и тишина. Нужно не обнаружить себя. Иначе, заметив направление нашего движения, немцы смогут определить и то место, куда мы стремимся.
В главном дозоре группа Костюка. Зоркие из зорких, ребята должны видеть и слышать все, что впереди. Однако даже на них полностью надеяться нельзя. От стычки в лесу уберечься трудно. Поэтому мы движемся в южном направлении, хотя место нашего укрытия находится на востоке: если враги заметят нас, то истинного направления не разгадают.
— Слева отряд. Движется навстречу, — передает Костюк по колонне.
— Ложись! К бою! Без сигнала не стрелять! — передаются команды. Напряженная тишина. Кажется, никто не дышит. Отряд проходит мимо. Там, где он движется, слышен шум шагов, хруст веток, редкие голоса.
После этого мы продвинулись к югу еще на километр.
И вот вся наша группа уже соседствует с фашистскими блокировщиками. Они — на Долгоруковской яйле, в двухстах метрах от опушки; тут же находимся и мы, только со стороны леса.
Обходим с Егоровым наше войско. Говорим вполголоса — больше глазами да жестами: не шуметь, глядеть в оба, быть готовыми к броску.
Задерживаемся возле матери с ребенком. Ксения Антоновна Братко — симферопольская подпольщица. Предупрежденная о готовящемся аресте, она пришла к нам вместе с малолетней дочкой.
— Зина! — берет девочку Мироныч. — Я все забываю, сколько тебе
— Тли годика.
— О, уже большая. Фашистов, конечно, не боишься.
— Боюсь. Мама боится, и я боюсь.
Зина тянет ручонки к матери и, очутившись на ее руках, жмется к ней худеньким тельцем.
— Мама не боится, — успокаивает комиссар ребенка. — Ксения Антоновна, правда, вы не боитесь?
— Нет, конечно.
— Ну, а тебе, Зина, дадим защитника. А ты не шуми, чтоб фашисты не нашли нас. Ладно?
«Защитником» назначаем Васю Буряка. Снимаем его с обороны и поручаем носить ребенка при переходах, беречь в случае боя.
Возле Пети Ильина хлопочут медики.
— Три тяжелые раны, — сообщает врач. — Много крови потерял. Стрелял, говорит, после ранения. Потом, отходя, нес убитого Казачкова, пока хватило сил…
Густым мелколесьем пробираемся к краю опушки. С пригорка яйла видна, как на ладони. Прямо перед нами, совсем близко — немцы. Стоят колонны грузовиков. Вокруг машин толпы солдат.
Беспокойное соседство. Двинутся эти резервы в лес или пойдет сюда кто-нибудь — столкновения не избежать. Но вражеские стрелки жмутся к машинам: лес пугает их.
К горе Колан-Баир то и дело подлетают самолеты связи. Они сбрасывают вымпел за вымпелом. Туда же, к горной вершине, торопливо шагают пешие связные, тянутся провода полевых телефонов. Сомнения нет: на вершине Колан-Баира вражеский командный пункт.
А над Бурмой взлетают ракеты. Видны они и над Бурульчой. Поисковиков в лесу становится все больше. В этой обстановке к облюбованному тайнику спроста не проберешься.
— А что, если прижаться к немецкому капэ! — шепчет Мирон. — Искать партизан под носом у командующего никому и в голову не взбредет.
Эта дерзкая мысль не выходит из головы.
Дождались темноты. Немцы выставили заставы, и те, как всегда, стали беспорядочно стрелять и пускать ракеты. Обходим шумных охранников и проникаем к подножию Колан- Баира. До немецкого командного пункта рукой подать — полкилометра, не больше. Теперь он «охраняет» нас с запада. С востока таким «прикрытием» служит крупный подвижной отряд врага, расположившийся на ночевку на берегах Бурульчи. С севера и юга мы тоже имеем подобную «защиту». Чем не ночлег? Только бы не шуметь. Но с полной тишиной у нас не получается.
— Товарищ комиссар, поздравляем! — слышится в темноте с трудом сдерживаемый голос радиста Николая Григорьяна. Егоров бросается к нему:
— Ты что, у тещи в гостях? Наступи на язык!
Григорьян переключается на шепот:
— Простите, на радостях забыл.
— Какие радости? — смягчается Мироныч.
— Ваша родная Макеевка освобождена!
Взволнованный комиссар стиснул в объятиях радиста.
С этой минуты до самого рассвета никто не сомкнул глаз и не нарушил тишины. Огромная радость, прилетевшая с Большой земли, переживается молча.