Побратимы(Партизанская быль)
Шрифт:
— Как его фамилия?
— Не узнал. Он скрывает фамилию.
— Бери и его.
Кончив работу, они покидают пекарню; группами и в одиночку исчезают в плотной темени ночи.
…Знакомым, скрытым ходом Николай Горной взобрался на чердак. Разбудил Цирила и раскрыл принесенную сумку с едой.
— Дякую, пекне, — сразу набрасывается на еду словак.
— Цирил, как твоя фамилия?
— Я уже поведал тебе. Ако найду проводника на крымский лес, тогда скажу. И еще скажу. Николай! Ты русский человек. Что не убегаешь до партизан? Куда клонишься? Я не русский, але
Так и не назвал опять Цирил свою фамилию. А Николай не открыл ему тайну о Жаке, тоже скрывающемся то у местных жителей, то на квартирах у солдат.
Двадцать первого октября поехали мотоциклом в Воинку: Цирил в коляске, Николай на заднем сидении, за рулем словак Иозеф Грман.
Когда подъезжали к Воинке, Грман на ходу крикнул:
— Може, прямо на лес, до партизанов двинемо?
И весело засмеялся.
В Воинке Николай привел Цирила во двор сапожной мастерской, оставил за сарайчиком. Скоро пришел с широкоплечим мужчиной среднего роста в комбинезоне и фартуке мастерового.
— Саша, сапожник, — так представился хозяин мастерской. Выслушав просьбу Цирила о проводнике в лес, пожал плечами.
— Не скажу точно. Но молва ходит, будто есть тут партизанские проводники. Поищи, может, найдешь.
Потом добавил тихо:
— Слышал я, будто по одному перебежчику они не водят. Ты подбери группу, тогда…
От этих слов у Цирила на сердце стало легко-легко. Захотелось обнять сапожника, расцеловать, как самого любимого человека…
…Пришел двадцать второй день октября. Воскресенье. В общинном дворе играет оркестр. Командиры пытаются поднять настроение словацким солдатам.
Кое-кто из солдат пришел. Появились и девчата. Начинаются танцы.
Тут как тут и пекари. Только пляшут они не с девчатами. Танцуют и:
— Павел! Твое авто наготове?
— Да.
В другой солдатской паре то же:
— Франтишек! Пулемет будет?
— Будет.
То один, то другой уходит в глухой конец двора, там через лаз проникает в сад, скрывается в кустарниках. В зарослях шелестит шепот:
— Юрай! Все наготове.
А перед самым вечером вдруг новости:
— Юрай! Возьмем и вот этого парня, Грмана Иозефа. Дуже он хочет в лес, — просит Николай Горной и тут же представляет своего помощника-мотоциклиста.
А Грман добавляет:
— И моего приятеля возьмите, Иозефа Белко. Я ему рассказал.
— А кто тебе разрешил? — обеспокоенно спрашивает Жак.
— Мы клялись вместе убежать.
— Клятву принимали?
— Да.
Когда стемнело, Жак зашел на квартиру к Николаю Горному. К подпольщику подошла дочь хозяйки Елена.
— Юрай! Желаю тебе и всем вам удачи.
— Дякую! Але про яку удачу ты ведаешь?
— Про крымскую, партизанскую.
Жака бросило в пот.
— Ты чо кажешь? У нас нема думок про партизанов.
Елена улыбается.
— Юрко! Про ваш отъезд знают все девчата, успевшие познакомиться с твоими друзьями. Любовь, когда она настоящая, имеет свои правила. Она сильнее ваших тайн. Ясно?
Хорошо, что от Цирила Зоранчика приехал связной,
Зоранчик со своей группой в соседнем селе Брылевка. Отъезд назначил на двадцать часов сегодня. Но у него сорвалось с автомобилем — угнали по срочному приказанию в Мелитополь. Юраю с группой на своем транспорте надо прибыть в Брылевку к двадцати ноль-ноль.
— Это кстати. К двадцати, то есть через час, все будут в Брылевке.
Но тут, в Больших Копанях, рухнуло главное: машины Лилко и Томчика тоже взяты в рейс под Мелитополь [67] . Павел и Рудольф сказались больными. И только благодаря этому им удалось отвертеться от поездки.
Жак пригласил Иозефа Белко. Он тоже шофер. Его машина в полной готовности, и сам он просится в группу. Правда, путевка и пропуск выписаны на выезд в три часа ночи.
— Белко! — твердо говорит Жак. — В семь сорок пять вечера чтоб было авто.
67
Значительно позднее выяснилось, что западнее Мелитополя батальон «Рыхла дивизии» начал переходить на сторону Красной Армии. Немцы бросили туда немецкие и некоторые словацкие части, забрав для этой цели большую часть машин в округе. Но батальон, дав немцам бой, успел уйти.
Понял?
— Да, Юрай, машина будет…
Выход из тупика найден. Но как медленно тянется время!.. Наконец, стрелки показывают заветные девятнадцать часов сорок пять минут. Юрай — в пекарне. С ним — восемь человек. Подходят еще два солдата. Это патрульные — свои.
— Шмид и Дудашек в секрете. При них пулемет. Заберем.
— Добре, — отзывается Жак. — Сейчас подкатит Белко, погрузим хлеб и…
Командир подносит к глазам руку с часами:
— Восемь вечера, а Иозефа с машиной нет.
Не подкатила семитонка и в половине девятого. И в девять. Напряженное нетерпение переросло в тревогу. Неспокойны и патрульные. Что это? Арест? Провал?
Опасаясь, как бы не схватили всех, командир выводит из пекарни свой отряд, вблизи ставит скрытого наблюдателя, отсылает дозорных, поручает предупредить ребят в секрете. Сам же идет к квартире Белко, подкрадывается к окну и… Глаза его вспыхивают гневом: в освещенной комнате за столом, уставленным бутылками и закусками. — Иозеф, начальник пекарни стотник Нитрай и хозяйская дочка рядом с ним.
«Предатель!» — обжигает мысль.
Но в это время из-за стола поднялся Нитрай и направился к двери. Жак отскочил от окна. Выждал, когда начальник удалился, и бросился к Иозефу.
— Ты что же это?!
— Стой, сумасшедший! — едва успел проговорить Иозеф. — Не видел разве? Приперся начальник к хозяйской дочке. Усадил и меня ужинать.
— Если через десять минут не будешь у пекарни…
Еще не прошли назначенные десять минут, а к дверям ожившей пекарни подкатил грузовик. Из рук в руки передавались мешки, распираемые буханками хлеба, ящики с патронами. Все это быстро скрылось под брезентом в кузове машины.