Побудь здесь еще немного

Андронова Анна Александровна

Старуха Пипа ходит по квартире челноком, бессмысленно топчется на месте, неестественно прямо переставляет тонкие артритные ноги. Дверь на кухню закрыта, слышно размеренное бу-бу-бу и время от времени возню и звуки падающих со стола предметов. Лариска спокойна, как удав, как Будда. Сидит битый час уже, беседует с этой клушкой пьяной! Чего она там пила?

Во второй комнате пахнет пылью, валидолом и старой мебелью. Вещи набросаны кучами везде, диван разложен и не застелен, просто сдвинуто белье к стене и накрыто покрывалом. Кате не хочется даже присесть. Три часа дня. Наскучила игра в спасение, здесь некого спасать, надо просто

сейчас надеть пальто и уйти тихонько домой. Андрей прислал пять эсэмэсок, мама звонила, Маринка звонила, Катя всем отвечала. С Андреем договорились, что в пять он заедет к ней домой. Раздражает иногда эта его манера не звонить, а только сообщения отсылать. Ворох каких-то точек, запятых, скобочек. Смайлики эти его бесконечные, сердечки. Как будто слов нет у человека! Катя перебирает стрелкой в телефоне, вон у нее в последних набранных номерах: «Андрей», «Андрей», «Андрей».

— Андрей?

— Кать, ты где, Катенок? Ты ваще, где с утра ходишь?

— Ой, не поверишь, больную лечу.

— Ты че, Катенок, какие больные в воскресенье? Мы с тобой идем или как?

— Идем, конечно, мы куда?

Катя пытается отвязаться от Пипы, та же ходит рядом, как приклеенная, вонища от нее еще. Неземным, неживым уже каким-то шибает запахом, органическим. Запахом истлевающей заживо плоти. Господи, как она живет еще! Не живут собаки столько!

— Мы тут с Кирей, реально, новое место, во вторник были, в прошлый. Джазовое такое место. У Кири там друган самый такой барменом подрабатывает.

Пипа лезет прямо в ноги, тычется влажной мягкой мордой, дышит и фыркает Кате в колени, хоть в подъезд выходи! Покурить бы, что ли, там заодно. Катя наконец догадалась зайти в ванную, дверь без крючка, но закрывается плотно. Ага, тут пепельница как раз под колонкой. Катя быстренько прикуривает, сгоняя дым под оббитый эмалированный корпус.

— Андрюш, а это где, далеко?

Устраивается поудобнее, прямо снизу стиральная машина, таз с комом простыней и полотенец, Катя сдвигает его на край, можно поставить локти и дымить внутрь. Катя перехватывает трубку и вдруг замирает.

В объемной керамической плошке кроме разнообразных окурков и пустого спичечного коробка — коричневая аптечная баночка и серебристый блистер в горошках выпотрошенных таблеток. Катя машинально жмет пальцем на кнопку отбоя.

— Андрей, я тебе позже перезвоню.

Четыре часа ровно, пикали часы в Сашиной комнате.

— Давай, пей. Ир, это еще только второй литр, пей.

Катя уже в комнате облегченно зарядила капельницу и подвесила поверх ковра на гвоздь. Очень удобно. До приезда Андрея остался час. А у Ирки только второй литр. Она глотает медленно, как во сне, как будто с трудом. Так же медленно и нехотя раскорячивается над унитазом. Катя все равно не очень верит, что Ирка пила таблетки, но теперь это уже не важно. Процесс спасения не остановить.

Наконец Ирка, промытая изнутри и умытая снаружи, водружена на диван. Она уже ничему не сопротивляется. Вытягивает руку и закрывает глаза, запал прошел, остатки вчерашнего алкоголя улетели в канализацию. Вен нет, бывает же такое, как назло, теперь еще провозишься, черт бы побрал!.. Катя умеет, конечно, сколько там на работе этих вен уколешь за дежурство, но вдруг появляются невесть откуда сомнения. Может, это ей везло? Или, может быть, сейчас просто выйдет так, что ни в какую вену она не попадет? И день этот дурацкий, ползущий к концу,

пропадет совершенно зря и коту под хвост? И Андрей не звонит и не волнуется, где там Катя застряла. И не хочется уже, чтобы он звонил. И именно такое ощущение, что она застряла здесь, между скрипучими шкафами и вытертыми стульями, завалилась в пыльную временную щель, не выбраться. И Ларка стоит над душой, невозмутимая, как всегда:

— Давай жгут подержу? Куда здесь колоть-то?

— Да не надо. Ир, кулачком работай!

Ирка послушно работает. Целый день от нее требуют, ругают, увещевают и выспрашивают, сначала Ларка, теперь вот Катя что-то. Просто следователь сменился.

— Давай, давай!

Катя нервничает, и дует на челку, и раздраженно откидывает плечом мешающие волосы. Стоять неудобно, близко не подойти, коленки упираются в костистый бок дивана. Совершенно не тронутая синевой, однородно бледная локтевая ямка, только на плече под допотопным резиновым жгутом, похоже, наливается синяк. Привычные Катины движения здесь, в чужой квартире, становятся неуклюжими и замедленными. И Ирка, сама неуклюжая и нелепая на диване в сбитых простынях. Лежит, вытянувшись и отвернув голову, с трагическим лицом, похожая в розовом халате на увеличившегося пупса.

Замерла, боится укола, изредка косится отмытым от туши кроличьим глазом на Катины манипуляции. Халат короток, толстые голые ноги делают Ирку беззащитной и жалкой.

— А на другой руке, дай посмотрю, может, там лучше.

Лара теперь стоит в дверях «на собаках», отгоняет их в коридор, машет назад в дверной проем ногой в растоптанной мужской тапке. Мелкая собака Тутси тут же включается в игру. Прыгает на тапку, тянет зубами, тявкает и рычит тоненьким мультяшным голоском. Ларка еще специально ее задорит, тянет на себя.

— У-у, зверюга, отдай! Ну, отдай, мелочь пузатая! Ох, какие мы лютые, какие злые! Отдай!

Пипе тоже хочется поиграть, она бестолково топчется на месте, мочит пол, судорожно пытаясь собрать воедино заплетающиеся лапы, и вдруг сипло лает, вытянув вперед плоскую незрячую голову. Смешно. Всем смешно. Ларка хохочет, Ирка улыбается с дивана своей старушке. Катя тоже начинает истерически хихикать, чувствуя, как на дне глаз вскипают злые горячие слезы и щиплет в носу.

— Работай, говорю, кулаком, Ира! Ларис, убери уже к черту этот дурдом, ей-богу, невозможно!

Почти шесть. Ларка моет в коридоре пол за собаками. Катя давно отключила телефон, безуспешно ищет на левой руке голубоватый призрак вены. Духота будто преследует, и здесь уже воздух запылился и осел. Мало места, все через тонкую стенку, открытую дверь. Слышно, как у соседей работает телевизор и кто-то бегает наверху мелкими ногами. Слышно, как в замочной скважине по-хозяйски ворочается ключ. Это Миша. Вместе с ним, виновником пьесы абсурда, на минутку потянуло табачным, но прохладным ветерком из подъезда.

Ларка с тряпкой, Катя с капельницей. Ирка на диване, вырывает руку и быстро поправляет разлохмаченную прическу.

— Что это ты пришел-то, а? Оставался бы уж там! Гулял, пока я тут. Иди, сволочь такой, убирайся!

Ирка кричит сразу с места в карьер на самой высокой ноте, хрипит и кашляет.

Миша на это не обращает ровно никакого внимания, берет привычно из стопки под вешалкой газеты и стелет на собачьи лужи.

— Здравствуй, Лариса. Ты чего это с тряпкой-то?

— Здрассти, — говорит Катя.