Поцелуй Большого Змея
Шрифт:
– А сколько живут избранные? – спросил я.
– Долго, – ответил отец. – Очень долго. Больше ста лет. Я сам разговаривал со стариками, помнившими Учителя Праведности, а второй и третий Наставники для многих не праведники из легенды, а друзья юности и бывшие соученики.
Сегодня под землей располагаются четыре этажа пещер, хотя я слышал, будто терапевты давно уже роют на пятом уровне. Кумран полон тайн, жизнь избранных сама по себе величайшая тайна. Стать одним из них не просто великая честь, но и огромное удовольствие.
–
– Да, удовольствие. Нечестивцы понимают под этим словом плотские утехи, но самое высокое, ни с чем не сравнимое наслаждение – это духовное блаженство. Тело ограничено, ты не можешь съесть больше двух или трех килограммов мяса, не можешь спать больше восьмидесяти часов подряд. А духовные удовольствия безграничны: им нет ни края, ни конца. Однако пора идти.
Отец выбрался наружу, мы последовали за ним и спустя полтора часа уже стояли перед белой стеной Хирбе-Кумрана. Мне она показалась головокружительно высокой, но сейчас, спустя годы учения, я точно знаю ее размеры.
Стена, окружающая обитель, неровная, ее строили в разное время представители разных направлений ессеев. Воины, считавшие, будто ограждение только понижает боевой дух и моральные качества, возвели южную и восточную стороны. Их высота примерно десять-двенадцать локтей. Книжники строили северную, они украсили ее башней, на верхней площадке которой раскладывают пергаменты после выделки. По мнению книжников, пергамент, высушенный первыми лучами восходящего солнца, приобретает особенную прочность. Северная стена достигает двадцати локтей, а зубцы верхней площадки башни – пятидесяти.
Вход в Хирбе-Кумран находится с запада. Тут работали терапевты, они возвели огромную входную арку, две башни справа и слева от входа и подняли стену на высоту сорока локтей. С холма, где притаился страж пустыни, и откуда подходящий к обители бросает на нее первый взгляд, видна именно эта сторона, производящая особенно сильное впечатление. Гигантские створки ворот, окованные пластинками из чистого золота, могут сдвинуть с места только десять человек. Стены покрыты ослепительно белым эгейским мрамором, и если подходить к Кумрану во второй половине дня, когда солнце освещает из-за спины золотые ворота и белые стены, невозможно не удержаться от возгласов изумления и благоговейного трепета.
Перед воротами нас встретил стражник: ессей лет тридцати в простой коричневой тунике, кожаных сандалиях и широкополой соломенной шляпе. Его лицо было почти черным от загара, а глаза желты, точно пустыня, которую он постоянно рассматривал, наложила на них свой неизгладимый отпечаток. Волосы стражника были очень коротко, по-ессейски, подстрижены, а в руках он держал веревку с завязанным на конце узлом.
– Видишь веревку, – тихо произнес отец, пока мы приближались к стражу. – Это самое страшное оружие воинов. Ты и представить себе не можешь, что они делают с ее помощью.
– Ну, – презрительно фыркнул я, – что может
Отец лишь улыбнулся.
Лицо стражника выражало приязнь и расположение.
– Здравствуйте, братья, – приветливо обратился он к нам. – Труден ли был путь? Проходите в обитель, омойте ваши ноги и подкрепитесь.
– Здравствуй, брат, – ответил отец. – Путь был легок и быстр. Я рад снова увидеть Кумран. Вот мой сын, я привел его на экзамен.
– О, – почтительно произнес стражник, – такой молодой и уже на экзамен! Желаю успеха, да поможет тебе Свет.
– С нами моя жена, – продолжил отец, указывая на мать. – Она тоже впервые.
– Здравствуй, сестра, – мягко, но уже не так приветливо произнес стражник. – Если ты пойдешь направо, то у конца восточной стены найдешь хижину, приготовленную для гостей. Там ты сможешь отдохнуть и дождаться мужа.
– Так я не смогу даже войти внутрь? – удивилась мать.
Отец виновато понурился.
– Под своды этих ворот, – твердо сказал стражник, – никогда не ступала нога женщины. За сто тридцать два года существования обители ни одна дочь Света не вошла внутрь. Так решил Учитель Праведности, не сделав исключения даже для собственной матери.
– Шуа, – мать протянула ко мне руки. – Дай обниму тебя на прощание.
Честно говоря, неловко обниматься на виду у незнакомого человека. Но не это главное: суровость тона стража и виноватый вид отца оказались красноречивее любых объяснений.
Несколько мгновений я не знал, как поступить. Мать стояла с блестящими от слез глазами, протянув ко мне руки. Я припомнил наши вечера, трепещущее пламя светильника и сияющие в его лучах глаза матери, вспомнил ее голос, ее рассказы, и бросился в ее объятия.
– Он совсем еще ребенок, – услышал я за спиной голос стражника. – Ему не пройти вступительных испытаний.
Мать покрывала поцелуями мою голову и лицо, гладила мои плечи, руки. Я целовал ее в ответ, еще не зная, что расстаюсь с ней на долгие, долгие годы.
В толще арки была небольшая калитка, прикрытая дверью, обшитой зеленоватыми медными листами с крупными выпуклыми нашлепками, стражник легонько постучал по двери, и она медленно отворилась.
– Бассейн направо, – сказал он отцу. – Оттуда вас проводят.
Мы вошли в узкий коридор, дверь затворилась, оставив нас в полутьме. Коридор был пуст, далеко впереди виднелся освещенный солнцем проем.
– Это избранный? – спросил я отца, показывая рукой на дверь, за которой остался стражник.
– Конечно! Иначе бы он не жил в Кумране.
– Какой-то он… – я замялся. Избранные представлялись мне возвышенными, отрешенными от мира созданиями, погруженными в тайны устройства мира, существами, больше похожими на ангелов, чем на людей. От стража пахло потом, его запыленные сандалии, темная от загара кожа, простая туника не совпадали с существовавшим в моем воображении образом.