Поцелуй Большого Змея
Шрифт:
Теперь он уже был не темно-зеленым, а светло-салатовым.
– Как вы это делаете, учитель Енох? – спросил я. – В вас тоже открылся Свет?
– Нет, – усмехнулся Енох. – Это не Свет, а упорные тренировки. Ну и, конечно, минимальная избранность. Ты доберешься до моей ступени за два-три занятия. Если, конечно, мы не ошибаемся в оценке твоих способностей.
Я пожал плечами. Разговоры о моих необычных способностях и особом предназначении сулили только неприятности.
– Возьми, – Енох протянул мне нофэх. Я осторожно протянул ладонь ковшиком, и шарик скатился прямо
– Покатай его по ладони, – сказал учитель, поднимаясь на ноги. – С нофэхом нужно знакомиться, привыкать.
Он подошел к стене и повернул ручку. Окошко под потолком закрылось, и в комнате воцарилась непроглядная тьма. Другое зрение еще не успело включиться, как темноту прорезало теплое зеленое свечение. Камень в моей руке медленно накалялся, точно головня, вылетевшая из костра и раздуваемая ветром.
– Не бойся, – раздался голос Еноха. – Он не станет горячее.
Свечение все усиливалось, пока не достигло яркости фитиля глиняного светильника. Енох приблизился. При мерцающем зеленом свете его лицо приобрело непривычные очертания.
– Нофэх скоро погаснет, – сказал Енох. – Я не могу больше ничего сделать. Сил маловато. А вот если ты примешься за дело, то думаю, камень будет светиться всю ночь.
– А разве тренировки не прибавляют силу? – спросил я.
– Прибавляют, но не настолько. Ангел над Хермоном вынул что-то из моей души, и я… – голос Еноха на мгновение задрожал, но тут же вернулся к обычной интонации. – Теперь я способен только на преподавание и длительные прогулки.
Я не стал расспрашивать, о чем он мечтал до встречи с ангелом, а принялся катать светящийся шарик по ладони. Енох отошел в сторону, и окошко снова открылось.
– Попробуй приподнять шарик вверх, – сказал он. – Не теплом, а светом. Ты помнишь, как тебе удалось сжать мои пальцы?
Я молча кивнул и сделал вид, будто пытаюсь поднять шарик: сощурил глаза и несколько раз судорожно сглотнул слюну.
– Не получается? – участливо спросил Енох.
– Нет.
– Ладно. Я пойду, а ты посиди один, подумай. И потренируйся. Когда решишь, что устал, отправляйся в комнату учителя Малиха.
– Хорошо, учитель Енох. Спасибо.
– И тебе спасибо, – он протянул руку и взъерошил мои волосы. Из кончиков его пальцев совершенно явственно струились тепло и любовь, обволакивая мою голову сладким туманом участия.
Енох повернулся и вышел, а я начал упражняться с шариком. Теперь я сел лицом к двери, чтобы никто не сумел застать меня врасплох. Игра с шариком оказалась сущим пустяком. Я легко поднимал его на три-четыре локтя, и, поворачивая ладонь набок, подобно Еноху, удерживал его на том же расстоянии, словно лежащим на длиннющей полке.
Наигравшись, я попробовал заполнить его Светом, и хотя Енох не объяснил, как это нужно делать, шарик под воздействием томления засветился, став не светло-салатовым, а ярко-голубым. Окошко я закрыл, не вставая с места, и в очередной раз убедился в правоте Еноха – мой нофэх освещал комнату не хуже солнечных лучей.
Выйдя в коридор,
Я вошел в комнату, открыл окошко, пригасил шарик и спрятал его за пазуху. Малих заскрипел плитой входной двери спустя несколько мгновений после того, как я уселся на свой камень. Или он специально дожидался в коридоре моего появления или…
В жизни ессея нет места для случайностей, любил повторять отец. Свет, висящий над нашими головами, мудро управляет всем сущим. В каждом событии кроются смысл и послание, даже в количестве сорванных ветром листков дуба, медленно кружащихся в воздухе.
– Однажды ученики попросили Учителя Праведности, – с ходу начал Малих, – разделить Учение на части. Им казалось, что таким образом они смогут лучше его усвоить. И тогда Учитель рассказал им про голубя.
Как-то раз один из нечестивых священников Иерусалимского Храма решил выяснить, почему птица может летать, а человек – нет. Он взял голубя, одного из тех, что использовали для жертвоприношений, посадил его в большую клетку и много дней наблюдал за поведением птицы. Потом он расчленил голубя на части, разложил перед собой на столе и принялся старательно изучать. Он понял, как устроены крылья голубя, подсчитал количество перьев, произвел разного рода замеры и вычисления, но понять, почему птица летает, так и не сумел. Ведь полет – это свойство, присущее целой и живой птице, и не имеет никакого отношения к отдельно взятым крыльям, голове или хвосту.
Я надеюсь, Шуа, ты осознал, что Учение нужно воспринимать и изучать только целиком, в живом взаимодействии всех его частей.
– Но мне и в голову не приходило сосредотачиваться на чем-то одном, – возразил я.
– Сегодня не приходило, а завтра может прийти. Не ты первый выходишь на дорогу, и опасности, подстерегающие путника, мы уже успели изучить. И первая из них – желание сосредоточиться на той части Знания, в которой ученик делает самые большие успехи. Ему кажется, будто продвижение в одной области может искупить отставание в других.
Рассказывают, будто один ученик во времена второго Наставника добился выдающихся успехов в левитации. Он полностью перестал ходить, а только летал, понимаясь над землей на два-три локтя. Ему удавалось разглядеть желтую линию даже там, где самые опытные избранные не могли ее отыскать. Разумеется, его успехи в левитации были сделаны за счет сильного отставания в других разделах духовного знания.
И вот этот ученик пришел ко второму Наставнику и показал ему достигнутое искусство. Он замирал на одном месте, затем плавно взмывал вверх на локоть или два и стремительно перелетал туда, куда было нужно. Наставник равнодушно взирал на полеты ученика, а потом холодно произнес: