Поцелуй койота

Фауст Криста

– Я не против, – сказала Клаудия.

Шочи понадеялась, что та уверена.

– Просто помни, – посоветовал Дин. – Твой папа… он был хорошим человеком. Он спас тебе жизнь. То, что ты увидишь, это на самом деле не он, понятно?

– Что угодно. Я в порядке, – она повернулась к Шочи. – Я готова.

Шочи ласково прижала ладонь к затылку Клаудии, а вторую положила ей на лоб.

– Ты можешь почувствовать себя… странно, – предупредила она. – Не сопротивляйся, просто расслабься.

Она начала читать заклинание и медленно

проникла внутрь.

Первым дело Шочи столкнулась с потоком воспоминаний не о Страже, а об Ирме, приемной матери Клаудии. Женщина с добрыми карими глазами и нежными руками. Густые черные волосы, собранные в тяжелый узел на длинной шее.. Медальон в форме сердца на золотой цепочке. Её красота была почти неземная, она была хрупкой, женственной, чересчур худощавой, но всегда с улыбкой на лице. Она стояла на кухне с бабушкой Клаудии и готовила большой горшок menudo[1] после воскресного похода в церковь. На заднем дворе в жёлтом платье поднимала руку, заслоняя глаза от солнца. В гостиной читала на диване, подвернув под себя стройные ноги, держа книгу очень далеко от себя, потому что отказывалась «выкидывать деньги» на новые очки, пока старые были «в полнейшем порядке». В комнате Клаудии помогала той готовить куклам чай. Здесь же был и отец, подмигивал и указывал на колючую щеку, выпрашивая поцелуй. Поднимал её так высоко, казался невероятно большим и сильным. Учил ее забавным песенкам с плохими словами, а мама потом выгоняла его из кухни деревянной ложкой. Он брал её мать за руку и целовал.

Потом шли воспоминания о матери в больнице. Скелет в розовом махровом халате, едва дышащий и затерянный в дымке морфия. Клаудии было тошно от вины за то, что хочется убежать. От нежелания трогать эту холодную исхудавшую ладонь. От мысли, пускай бы она уже умерла поскорее.

Шочи пробиралась дальше сквозь года. Становясь старше, воспоминания делались всё более разрозненными, шли не по порядку. Вспышки и размытые образы, которые приходилось перебирать и расшифровывать. Дойдя о воспоминании о том, как Клаудию упрятывают под ветровку, она решила копнуть глубже. С этим отрывком ассоциировались и другие ощущения: тепло, безопасность, запах лосьона после бритья. Шочи разобралась с запутанными обрывками и достигла более раннего отрезка. Здесь-то она и обнаружила то, что искала.

Клаудия одна. Она одна в ночи, ей холодно и страшно. Под щекой песок, колючие ветки, странные насекомые, и хочется заплакать, но она застыла, закаменела от ужаса. Мужчины бегут, огромные ботинки с грохотом проносятся мимо места, где она спрятана. Взгляды мужчин неправильные, горячие и жгучие, как угольки. Она видит маму Элвию. Мужчины причиняют её боль, пинают её ногами и рвут одежду. Делают еще что-то, чего Клаудия не понимает.

Шочи выдохнула с облегчением, сообразив, что в памяти Клаудии мужчины остались просто смутными жуткими фигурами. Она благоразумно оставила мысли о происходящем при себе и попыталась отстраниться, просто наблюдала и ждала.

Кажется, мужчины закончили с Элвией. Они отступают один за другим, но последний наклоняется и дотрагивается до Элвии. Трогает её шею, и там остается жуткое темное пятно, словно чернильный синяк, которое принимает форму крылышек. Бабочка.

Шочи продрал холодный ужас. Как она могла пропустить все знаки? Как она могла быть настолько слепой, когда ответ лежал совсем рядом?

Мужчины уходят, низко повесив головы, и их глаза больше не горят. Ссутулившиеся фигуры растворяются в темноте. Потом появляется женщина. Высокая молчаливая женщина без одежды. Она садится на корточки возле Элвии, утешает её и шепчет что-то, быстро превращаясь из человека в койота и обратно. Элвия берет женщину за руку,

и черная бабочка на шее начинает распространяться, будто болезнь, по бледной коже, уродливые колючие завитки тянутся к женщине-койоту. В ночном небе открывается дыра, огромная пульсирующая рана между звездами. Женщина-койот испускает пронзительный вопль невыносимой агонии, когда черные завитки начинают въедаться в ее плоть, как кислота, обнажая сырую дымящуюся кость. Бурный поток странной силы, словно кровь, вытекает из её тела и вливается в бьющееся в судорогах тело Элвии, и обе они медленно поднимаются в воздух, оставив окровавленный песок внизу. Потом женщина-койот распадается на мокрые черные обрывки, которые исчезают, не успев коснуться земли, а Элвия скрывается в дыре в небе, и долгий глухой вой эхом отзывается в ночи.

Потом появляется большой человек и прячет Клаудию под куртку.

Шочи с усилием выровняла дыхание, осторожно вышла из сознания Клаудии и пришла в себя на заднем сиденье «Импалы». Перепачканные подводкой веки дрогнули и поднялись.

– Бредовенько, – оценила Клаудия. – Это всё было на самом деле?

– Боюсь, что да, – ответила Шочи.

– Ну? – поинтересовался Сэм.

– Всё намного хуже, чем я думала, – сказала Шочи.

– И? – поторопил Дин. – Послушаем.

– Это Ицпапалотль, – только от звука этого имени мурашки побежали по коже. – Когтистая Бабочка. Королева Цицимиме.

***

Дии не знал, что надеялся услышать от Шочи после раскопок в голове Клаудии, но определенно не это.

– Постой-ка минутку, – сказал он. – Эти ци-ци… как-их-там, разве они не Звездные Демоны, про которых ты рассказывала? Пожиратели душ?

– Да, – подтвердила Шочи. – Те – да. А Ицпапалотль самая сильная среди них всех. Это она завладела разумом тех мужчин и заставила их изнасиловать Элвию. Это она оставила нечистую метку на шее умирающей женщины, чтобы ее ярость возросла и превращение исказилось. Думаю, она планирует использовать силы Элвии, чтобы перенести себя и своих сестер через границу миров в наш мир. Нагвали, которые помогали Тео – её слуги.

– Минуточку, – вмешалась Клаудия. – Кем были те мужчины, которые напали на маму? Это она на них охотится?

– Вот те на, – пробормотал Дин под нос. – Приплыли.

– Точно, – ответил Сэм, чуждый возникшей неловкости.

– А почему тогда она пришла за папой?

Дин взглянул на Клаудию в зеркальце заднего вида. Девочка была не глупа, по ее лицу стало ясно, что она уже знает ответ на собственный вопрос.

Никто ничего не ответил. Да и не требовалось.

– Помни, что я тебе говорил, – напомнил Дин. – Твой отец спас тебе жизнь. Проклятье, сегодня он нам всем жизнь спас. Он хороший человек. В том, что произошло той ночью, не было его вины.

Дин бросил в зеркало еще один взгляд. На лице у Клаудии проступило смятение, но Дин ничего не мог поделать. Либо она примирится с тем, что совершил ее отец, либо нет, и Дину нечего было сказать, чтобы изменить ситуацию. Поэтому он решил перевести разговор на другую тему.

– Ну, Шочи, – спросил он. – И причем тут твоя чокнутая сестричка?

Шочи вздохнула:

– Моя семья всегда почитала лунную богиню Койольшауки, – объяснила она. – Все дочери посвящены ей с рождения, включая Тео. Но когда ее не избрали главой семьи, она отвергла Койольшауки и всё, связанное с духовным царствием. Она сказала, что интересуется лишь земными радостями этой жизни. Я никогда не прощу ее за то, что она сделала, но по-прежнему не могу поверить, что она связалась с чем-то настолько мерзким и ужасным, как Цицимиме. Тео не злая, она заблуждается.