Поцелуй небес
Шрифт:
Так и оставался Остап не венчанным вдовцом, а в сибирском городке подрастал мальчонка, глазастый, смышленый, получая конфетки от хмурого дяди Коли. Дядя Коля не пил, руки на сожительницу не поднимал, получку приносил в дом, а летом ишачил в огороде, чтобы помочь бабе Нюсе запастись на зиму картошки своей в погреб насыпать, кадушку капусты заквасить с клюквой, переложенной цельной ан– тоновкой. Но накануне Победы пришли за Николай Николаевичем прямо на рабочее место. Знал он, видать, свою вину и боялся ареста, а потому с торопливой неловкостью ткнул свой ТТ, чуть ли не к животу и выстрелил. Никто не ждал от него такого, да и врач на вскрытии изумленно присвистнул – больно хитро прошла пуля – рикошетом от ребра через печень – и в сердце – нарочно не подгадаешь.
Осталась Виктория
В школе мальчик уже с первого класса получил ответственный пост дежурного по порядку, а вступив в пионеры – возглавил тимуровское движение, взявшее под опеку инвалидов и стариков городка. На Козловского Лешку все дивились – как с картинки в "Пионерской правде" – не соврет, не напакостит, рассуждает как взрослый и так и крутится с малолетства, чтобы копейку в дом принести – то в очередь за мукой вместо соседок пишется, то на Пасху куличи старухам в церковь святить носит, а уж дров-то за полтинник наколоть – это Козловский тут как тут, едва топор в руках держать стал. Ну просто отрада для матери! А уж отнюдь не тихоня. И на соревнованиях побегать горазд, и в тайгу в дальний поход сходить, а лет с тринадцати – на лесосплаве поработать. При этом к самогону и водке не притрагивался, на драки кровавые поселковые не ходил, да и друзей придерживал. Вот только одно подкачало не вышел Лешка Козловский голосом! Вернее, конечно, слухом, потому что голос имел громкий и желание петь – огромное. Трубы баском вовсю и всех сбивал, кто рядом в хоре стоял, пока его от этого занятия категорически не отстранили. И тогда Леша подался в танцы, хотя, не мальчишечье это, конечно, дело. Началось с "яблочка" на праздничном утреннике. Там-то все просто – ходи себе в матроске, притопывай, да руками вроде канат перебирай. А потом пошел гопак, да "бульба", да регулярные посещения хореографического кружка, руководимого весьма строгой поселенкой Анной Давыдовной, когда-то учившейся в Ленинграде и не отпускавшей Лешу Козловского из танцевального дела ни под какими предлогами.
А в 1957 году произошло два важных события в жизни Викто– рии умерла баба Нюся и Никита Хрущев разоблачил на ХХ съезде КПСС культ личности. Получив вскоре реабилитацию, Виктория решила вернуться в родные места, то есть в заново отстраиваемый и растущий город-герой теперь уже Волгоград. Убрала могилки бабы Нюси и Коли, заколотила домик, поручив огород соседям, подхватила Лешу и отбыла.
…Родного города Виктория не узнала, ни знакомых, ни родни не отыскала, не нашла и следа Остапа, не считая выданной ей в военкомате справки, что некий гражданин, инвалид труда Андрей Гульба героически погиб при защите дома Павлова. Непутевый брат Оствпа.
Виктория устроилась в заводскую библиотеку Волгоградского алюминиевого комбината и вскоре получила комнату в трехсемейной комомуналке пятэтажного краснокирпичного дома. Правда, комната находилась на последнем пятом этаже, куда подняться Виктории было совсем не просто, но зато имела большое окно и батарею парового отопления. В квартире была даже ванная с газовой колонкой, так что и мыться и стирать можно было сколько душе угодно, конечно, в отведенное очередностью время – как не крути – девять человек, стар и млад и уж всегда вдоль коридора сушится чья-нибудь постирушка.
Алексей пошел в восьмой класс и вскоре после новогоднего школьного вечера, в финале которого, уже разгулявшись и раздухарившись он сбацал в коридоре чечетку, был рекомендован подсмотревшим танец завучем в заводской клуб для занятий хореографией. В ансамбле Леша Козловский стал солистом, а после победы в зональном конкурсе, начал усиленно готовиться к участию в Международном фестивале молодежи и студентов, который должен был состояться в Москве в августе 1957 года…
…В июне 1957 года юрист,немецкий политэмигрант Остин Браун, снимавший комнаты на Рю Лебань маленького городка на юге Франции, решительным образом изменил свое финансовое и общественное положение. Став совладельцем крупного европейского концерна, он начал работу по созданию приличествующего его месту имущественного статуса.
Дом на Острове у французской Ривьеры подыскал агент по продаже недвижимости, взахлеб твердя о необычайном везении месье Брауна: вилла, только что выстроенная для очень известного
Мощный катер авиационных очертаний Браун выбрал по ката– логу, а покупкой яхты занялся сам. Оказалось – это очень приятное дело, прогуливаться в сопровождении солидного консультанта по специальному причалу, вдоль которого покачива– лись ждущие хозяина суда – катера всех мастей, моторные лодки, яхты – от прогулочной до крейсерской и даже небольшая парусная шхуна.
Определиться с выбором Остину было нетрудно. Он пропускал мимо ушей комментарии по поводу водоизместимости, скорости и маневренных качеств той или иной модели, но внимательно огля дывал внешнюю стать. Откуда было знать опытному фирма– чу-консультанту, что этот клиент, действуя в обратном общепри– нятому порядке, подбирает яхту под имя, т.е. в первую очередь для того, чтобы вывести на белом, изящно выгнутом носу завет– ные буквы.
– Вот эта, пожалуй, – остановился он у стройной, легкой яхты, напоминающей чем-то веселого породистого жеребенка.
– Отличный выбор, – просиял консультант. – У мсье наметанный глаз. Это суденышко – штучная работа! Ориги– нальная модель, выпущена всего в двух экземплярах.
Подписав чек на огромную сумму и приняв поздравление с удачным приобретением, Браун в специальной графе купчей с удо– вольствием пометил условие: отбуксовку яхты к собственному Острову и начертание имени, цвет и шрифт для которого он выбрал в специальном альбоме. "Наверное, с таким вот остервенелым упоением вырезает школьник на парковой скамейке инициалы своей девушки. Сердце замирает от тайной радости – не важно, помечаешь ли ты вновь открытую звезду, яхту или просто тополь в саду. Это всегда клятва и дар" – думал он, с сожалением перепоручая процедуру написания профессионалу. "Вот и все, что я сделал для тебя, Витька. Прости, что больше ничего не смог, хорошая моя", – прошептал он и покинул причал.
…Виктория Анатольевна караулила у плиты картофель в мундире, пыхтевшую под тяжелой чугунной крышкой, проложенной газетой "Правда". На кухне было душно и сумрачно – вечернее окно, без шторок и занавесок, запотело, голая лампочка под потолком излучала свои 60 ватт. Две конфорки рядом с набухающей кашей, занятые соседскими кастрюлями, распространяли вкусный запах свиного борща.
Анатольевна в этот раз на мясо не наскребла – зарплата будет послезавтра, а картошечка с постным маслом и так хорошо пойдет. Счастье, что Алексей разносолами неизбалован, и аппетит у него волчий – все сметет, что на столь не поставь. Главное, чтобы побольше было.
Как залетная птаха впорхнула Ольга – в пестром халатике и капроновой зеленой косынке поверх оранжевых бигуди, на ходу отключила газ, схватила из шкафчика печенье и хлопнула по пле– чу застывшую на своем табурете соседку:
– Да брось ты свою стряпню, Анатольевна! Пошли ко мне – там по телику Поль Робсон поет – прямо из Москвы.
Получив на комбинате к майским праздникам премиальные, Ольга купила новенький "Темп-2", с огромным экраном, чуть ли не вдвое больше КВНовского, что с линзой вообще было почти как кино. Сдвинув стулья поближе, женщины прильнули к экрану. Яркий голубой прямоугольник, отрегулированный ручкой "контрастность" и успокоенный от поперечных подергиваний "частотой кадров" открывал невероятно отчетливую и абсолютно невозможную здесь, в этой комнате, картину. Это было не просто "окно в мир", как писали газеты, а выход в другое измерение – за пределы реального, мыслимого, допустимого. Вик– тория, оказавшись перед экраном, каждый раз стеснялась взгляда дикторши и машинально поправляла халат. Почему тогда, еще до войны, обсуждая с Остапом на волжском берегу перспективы технического прогресса, обещавшего появление "видео-радио", они были радостно готовы ко всему, что сулила наука – полетам на Луну, чтению мыслей на расстоянии, перемещениям во времени и продлению жизни за пределы возможных сроков. Но не могли и представить не только Хиросиму и Нагасаки, но и простого артобстрела, уносящего жизнь? Как же случилось, что страшное, жестокое стало нормой, житейской привычной бедой, а чудеса мирной жизни смущали необъяснимой, тяжелой обидой.