Поцелуй небес

Бояджиева Людмила Григорьевна

Пробыв в "Пигмалионе" два дня, Профессор Кин внимательно наблюдал за Максом: в общении мальчика с окружающими, во время уроков с Амиром, а также несколько часов провел в ним в беседах с глазу на глаз. Резюме звучало обнадеживающе: процесс двигался в намеченном направлении ускоренными темпами, не причиняя вреда необычному пациенту.

– У мальчика на редкость здоровая психика и могучие личностные характеристики. По степени толерантности и выносливости нервных нагрузок он вполне может соревноваться со взрослым человеком. К тому же в вашем лице, господин Амир, он нашел хорошего наставника и даже поведал мне, что давно догадался о своей причастности к жизни вашей страны, всегда ощущая в себе некоторое отличие от сверстников другой национальности… Уж не знаю, откуда это у него – от детских лет в чужой, может быть, враждебной среде, или от ваших нравоучений, но мальчик склонен к осознанию своего национального

превосходства, так же как и привилегированного происхождения. При этом, мне кажется, самым слабым звеном является его тоска по людям, которых если и не считает родителями по крови, но, видимо, очень любит. Они и сестра – его наиболее сильные душевные привязанности. Нельзя ампутировать эти чувства, не предложив замены, ведь речь идет все же о ребенке. На сколько я понимаю, мальчик окончательно разлучен с прежней жизнью. Но я рекомендую вам выработать версию, по которой встреча с близкими не исключается вообще, а лишь откладывается по каким-то причинам. И мне кажется, очень аккуратно, с предварительной соответствующей подготовкой можно представить нашему юноше настоящего отца уже через месяц… Что же касается новой внешности мальчика – по-моему, она очень удачна. Используя опыт вашей национальной культуры, можно подать ему это преображение как Чудо… высшую милость Аллаха, знак свыше и т.д. Да вы лучше меня знаете маленький спектакль и – чудесная картина в зеркале: отец и сын с поразительным наследственным сходством…

– Именно так мы и предполагали действовать, представив мальчику его отца, его новое имя и новую внешность. В сущности – его новую Великую судьбу. Да поможет нам Аллах в этом угодном ему деянии! – Амир опустил глаза, прошептав фразы из Корана.

– А каково ваше мнение, профессор, насчет девушки? Вы же понимаете, что она не может оставаться "сестрой" принца…

– К сожалению, или во благо вашим замыслам, у пациентки наблюдается частичная амнезия – потеря памяти, причем весьма избирательная. Как это бывает в большинстве подобных случаев, сознание стирает (или прячет в тайник) те данные, которые могут повредить работе всего мыслительного механизма и даже его разрушить. Потеря памяти – блокировка, защитный механизм, спасающий нервную систему от перенапряжения… Девушка может так никогда и не вспомнить о своих близких, родных, о тех местах, где провела свою жизнь. Но память может и вернуться – частично, фрагментарно или даже целиком.

– А как скоро может произойти восстановление потерянной информации? поинтересовался насторожившийся Амир.

– Человеческий мозг все еще остается загадкой для современной медицины. Мы не можем объяснить и значительно более простые вещи, а здесь… Могу сказать лишь, как гадалка на ярмарке: это может случиться или не случиться вовсе. А если это случится – то когда угодно и как угодно. Амир поблагодарил профессора и вечером отправил подробные донесения Хосейну, оканчивающееся обязательной в подобных бумагах припиской: "Жду дальнейших распоряжений. Да поможет нам Аллах!"

К началу сентября Максим уже освоил годовой курс арабского языка для младших учеников, свободно ориентировался в истории страны, знал наизусть сложные имена и титулы династии Аль Дали Шахов, безошибочно различал враждующие кланы, а также проявил странное пристрастие к прослушиванию своеобразной национальной музыки.

Виктории было позволено выходить в сад, смотреть развлекательные передачи по телевизору и читать классическую литературу. Макс старался выполнять распоряжения, не приближаясь к сестре, он был напуган ее беспамятством и обнадежен перспективой интенсивного, но длительного лечения. Из-за кустов мальчик часто наблюдал за очень похудевшей, слабенькой девушкой, лежащей в шезлонге с закрытой книгой, и к своему ужасу, находил в ней не много общего с прежней Викторией. И вот наступил день, когда Максиму сообщили, что ему предстоит скорое возвращение в свою страну (вместе с "Вы" в разговорах Амира произошло еще одно изменение: "наша страна" стала "вашей страной"). Интересно, что за две недели мальчик так и не удосужился рассмотреть свое лицо – он и раньше не крутился перед зеркалами, а здесь все они куда-то делись, и даже приходилось чистить зубы и причесываться, глядя на чудесную галлографическую картину, изображающую сказочный восточный город с высоты птичьего полета.

Йохим остался доволен своей работой: лицо мальчика приобрело продолговатую утонченность, а изящно вылепленные ноздри чуть горбящегося носа сами по себе научились породисто трепетать в минуты душевного напряжения. Пигмалион был рад, что справился с этим заданием.

8

Этот день будет целиком посвящен лени и самому разнузданному сибаритству – решила Тони, взглянув на часы и снова закрыла глаза. Середина сентября – флорентийский "бархатный

сезон". В городе полно туристов, но здесь, на холмах – аристократическая тишь и покой обласканных солнцем особняков. Утренний воздух, прорывающийся сквозь легкие занавески в распахнутое окно, неуловимо окрашен осенью – что-то печальное, томительное ощущается в его душистом садовом букете. А солнце – совсем летнее, щедро золотит разметанные на подушке смоляные кудри Антонии. Десять часов утра для виллы Браунов – позднее время. Уже давно ходит на цыпочках озабоченная Дора, а сеньора Браун укатила в свою клинику еще два часа назад, велев не будить дочь. Забот у Дори полно – такое счастливое событие – вся семья в сборе. Тони проведет дома целую неделю, а к обеду должен вернуться из очередного делового путешествия сам хозяин. Значит – ожидается праздничный стол, со всем набором коронных дориных блюд, приготавливаемых собственноручно. Сиплым шепотом Дора отдает распоряжения кухарке, отправляющейся на рынок за помидорами и устрицами.

– Перестань шептаться, я уже давно не сплю! – сонно кричит из спальни Тони. – И пусть Анжелито приготовит мое место у бассейна. Анджело – одному из близнецов садовника исполнилось уже 25, но в отличие от своего брата, открывшего собственный гараж, парень остался работать у Браунов, что служило причиной для постоянных шуток. Все подозревали, что малый неравнодушен к Тони, а его кислая физиономия тоскующего Пьеро и гнусавая немногословность служили поводом бесконечного подтрунивания.

"Место Тони" – означало мягкую раскладную лежанку, установленную таким образом, чтобы тень от зонтика позволяла следовать за солнцем в течение всего дня, а также низенький столик рядом, накрытый специальным завтраком.

Антония натянула крошечный бикини, набросила короткий халат, вышла в сад. Анджело выполнил все безукоризненно, присовокупив к полагающемуся стакану свежего сока грейпфрута и яйцу-пашот с гренками букетик фиалок из собственной теплицы, где он и проводил большую часть своего времени. Тони засунула за щеку зубную щетку со специальной, витаминизированной пастой и направилась к столику. Теперь десять минут на массаж десен и можно начинать день.

– Доброе флорентийское утро, малышка! Можешь не отвечать, я присяду рядышком и оглашу пока наши радостные планы. – Артур, ослепительно элегантный в белом спортивном костюме, опустился в кресло за спиной Тони и развернул блокнот.

– Сегодня – с восьми утра до 24.00 – праздник Святого Лентяя. Придется, правда, поблистать на приеме у графа Бенцони. Круг приглашенных почти семейный. Сопротивляться не стоит – мадам Алиса очень хочет представить друзьям свое семейство в полном составе. Включая и меня, почти что родственника. Антония что-то недовольно промычала, не доставая изо рта зубной щетки. Артур успокоил ее:

– Нас ждут к десяти вечера, до этого, обещаю, – ни одного телефонного звонка, ни одной заботы не омрачит твоего цветущего прозябания. Можешь увеличить сеансы зубного массажа до пяти раз в сутки. Тони гневно сверкнула глазами – ее педантичная привычка чистить зубы не менее трех раз в день по десять минут что бы там ни случилось и какие бы ответственные лица не толпились под дверями ее апартаментов, служила поводом постоянных насмешек Шнайдера. Тони резко выплюнула пасту и даже не прополоскав рот, набросилась на него с темпераментом разгневанной пантеры:

– Ты специально явился сюда, чтобы испортить мне утро! Даже этот деревенский недоносок Анджело догадался поставить мне на столик цветы, а ты… ты просто ненавидишь меня! Артур почувствовал, что Тони на грани истерики. Его пугали эти внезапные приступы раздражительности, во время которых девушка становилась несправедливой и жестокой. Заботливого опекуна терзало чувство вины – всякий раз слезы Тони служили ему укором, напоминая о роковом промахе: это он, Шнайдер, отдал Антонию в лапы чудовищного Клифа. Не до смотрел, упустил, прошляпил! Бедолаге трудно забыть прошлое, как бы она не старалась быть паинькой. Теперь Артур даже не знал, как приступить к своему главному сообщению. Засунув блокнот вместе с принесенной газетной страницей в задний карман брюк, он смиренно поднялся.

– Прости. Я, пожалуй, пойду прогуляюсь. Увидимся за обедом. Отдохни от меня смотри не засни на солнце. Бай-бай!

– Артур! Постой. Я знаю, что бываю несправедлива… Ты делаешь для меня так много, что это не может окупить никакой банковский счет… Антония живо вскочила, за руку вернула Артура к шезлонгу, ласково усадила и чмокнула в висок. Но он не повеселел, и тогда девушка, присев на корточки, заглянула в грустные голубые глаза.

– Так что же тебя держит возле взбалмошной истерички, а, старикан? Ведь ты ни чуточки даже не влюблен в меня, Артур… Наверно, единственный из всех нормальных мужиков, каких я встречала, не строишь мне глазки… И никаких, попыток… Я что не в твоем вкусе?