Поцелуй невидимки
Шрифт:
— Оно красивое, — с трудом выговорила Шелли, чтобы наполнить хоть какими-то словами повисшую в прозрачном воздухе паузу. — Очень красивое.
Голубые глаза Руди горели каким-то странным огнем, которого Шелли не замечала раньше. Сейчас они казались ей особенно яркими — подсветка, которая горела где-то внутри, за глазным яблоком, светила сильнее, чем обычно.
— Что-то не так? — Ее пристальный взгляд немного смутил Руди.
— У тебя такие яркие глаза...
— Ты и раньше говорила об этом.
— Сейчас они особенно яркие. Как это ноябрьское небо.
—
— Нет. Яркие и теплые. — Боже, что она несет? Неужели это вино сделало ее такой болтливой? Пора бы остановиться — иначе неизвестно, как далеко она зайдет в своих комплиментах по поводу его глаз...
Они шли по улицам, окутанным сиреневыми сумерками. Одной рукой Руди поддерживал Шелли, которая надела туфли на каблуке и теперь, выпив, с трудом регулировала шаг — ее слегка покачивало. В другой — нес бутылку с оставшимся вином. Теплое тело Шелли рождало в его голове множество не самых скромных мыслей, от которых он пытался избавиться, болтая с девушкой о всякой ерунде.
Шелли услышала позади тихое поскуливание и обернулась. Перед ними, на расстоянии вытянутой руки, стояла собака — пушистая дворняжка с серебристо-серой шерстью, отливающей в сумерках каким-то розовато-фиолетовым цветом.
— Песик, — сладко простонала Шелли и протянула руку к собаке. Та не заворчала, но отпрянула, видимо, наученная горьким опытом общения с незнакомцами.
— Песик не очень-то доверчивый, — констатировал Руди. — Так просто его не купишь.
— Может, покормить его? — предложила Шелли и ткнула пальцем в горящие окна магазинчика. — Купим песику колбаски... — Она потянула Руди за рукав и таким умоляющим взглядом посмотрела в глаза, что тот рассмеялся.
— Иногда ты совсем как ребенок. Конечно, покормим. Я тоже люблю песиков.
Шелли осталась с дворняжкой, которая совершенно не торопилась уходить, а Руди отправился в магазин за колбасой. Попросив продавщицу порезать колбасу на кусочки, он то и дело смотрел в окно — как бы опьяневшая и повеселевшая Шелли не забрела куда-нибудь со своим лохматым другом. Она стояла, слегка покачиваясь на своих высоких каблуках, и что-то говорила собаке. Шелли... Такая добрая, милая, родная... Он так хотел обнять ее, но прекрасно понимал, что не может позволить себе испугать ее, обидеть.
— Вот и колбаса для песика, — Руди разложил на асфальте целлофановый пакет и вывалил на него кусочки колбасы. — Ешь.
Собака окинула встревоженным взглядом подозрительно добрую парочку, но затем сменила гнев на милость и принялась за еду. Руди и Шелли с умилением смотрели на то, как в голодной собачей пасти исчезают последние кусочки колбасы. Дворняга довольно облизнулась и посмотрела на своих благодетелей.
— Пора прощаться. — Шелли помахала песику рукой и с сожалением отвернулась. — Давай поймаем такси и поедем ко мне, — предложила она Руди.
Идея была поддержана, и вскоре они сидели на заднем сиденье маленького автомобиля.
— Ты такая смешная... — Он улыбнулся, вспомнив, как Шелли заглянула в его глаза, предлагая покормить собаку.
— И ты смешной. Бродишь по улице
Она вспомнила Дугласа. Вряд ли этот мужчина мог бы вести себя так. Он сентиментален, немного мечтателен, но ему не хватает того ребячества, которого достаточно у бесшабашного Руди. Вот оно. Вот чего не хватало ей в Дугласе — ребячества. «Я не способен на такое ребячество», — вспомнила его слова Шелли. Не способен... А Руди способен. И потому она с Руди в этот счастливый и безумный вечер...
Дома пластиковые стаканчики были заменены хрустальными бокалами, а колючая пожухшая трава — удобным диваном. Они с удовольствием вспоминали прошедший Хэллоуин, многочисленные шутки и розыгрыши, которые им с успехом удалось осуществить.
— А помнишь, как визжали Кэтти и Энджи, когда открыли шкаф? — хохотала Шелли. — Я думала, дом рухнет. Они-то решили, что скелет настоящий!
— А твои «замороженные глаза» в коктейлях! — Руди вспомнил виноградины в кубиках льда. — Эффектное было зрелище...
— Может, ты мне объяснишь, что случилось со светом? — поинтересовалась Шелли. — Я не на шутку испугалась. А потом... потом... — Она смутилась, и ее щеки покрылись румянцем. — Потом меня кто-то поцеловал. Я думала, что это Конхэйм... — Она посмотрела на Руди и увидела, что он тоже густо покраснел и сжал ножку бокала... — В чем дело, Руди?
— Это был я.
— Что значит — ты?
— Я отключил электричество и поцеловал тебя. — Руди с трудом выдавил из себя признание, но сразу же после произнесенной фразы он почувствовал облегчение. Мучиться постыдной тайной больше не было нужды — слова, повисшие в воздухе, больше не щекотали уста и не просились наружу.
— Ты? — Поначалу Шелли оторопела, но вскоре почувствовала, что подсознательно ждала этого, хотела услышать такое признание. — Ты... Знаешь, — волнение и неожиданное признание сделало ее говорливой, — я, как идиотка, выясняла у Конхэйма, не он ли поцеловал меня... Конечно, это был не он. Я знала это, я чувствовала. Он не мог бы поцеловать так. Теперь я поняла, что было в этом поцелуе особенного — это был поцелуй человека, который знает меня. Знает так хорошо, как ты, Руди... Может быть... может... ты повторишь свой поцелуй? Убедишь меня в том, что это — не шутка...
Его руки сжали ей плечи. Его раскаленные долгим ожиданием уста коснулись ее губ — обожгли, а потом заставили растаять... Шелли закрыла глаза и отдалась этой стремительной, страстной и нежной ласке. Да, это был он. У нее не осталось сомнений в том, что в ту ночь ее целовал Руди. Теперь она могла прильнуть к нему, приникнуть всем телом — и быть уверенной, что он не исчезнет, не растает, как призрак, в темноте.
Она обняла его плечи и сжала их так же, как он ее. Ей было тепло и надежно в его объятиях. Она верила ему, хотела его, и уже не сомневалась в том, что получит желаемое. В ее страсти не было исступления — в ней была безграничная нежность и трепет, жажда новых прикосновений и новых открытий.