Поцелуй перед смертью
Шрифт:
– Не будь недотрогой, – пробормотал он полусонно. Схватил её за подбородок и крепко поцеловал в губы.
– Давай зайдём внутрь – выкурим по последней сигарете, – предложил он.
Она помотала головой.
– Эвви… – его рука лежала у неё на плече.
Она снова помотала головой.
– Честное слово. Я до смерти устала.
Это был отказ, но увещевающие нотки в её голосе давали понять, что всё может быть по-другому в следующий раз.
Он поцеловал её ещё раз. Она попыталась сбросить его руку со своего плеча.
– Пожалуйста…
Продолжая удерживать её, он слегка откинулся назад и улыбнулся ей. В ответ она тоже улыбнулась, постаравшись, чтобы эта улыбка вышла столь же широкой и сияющей, как та, которой она одарила его в аптеке.
Уловка сработала. Как если бы проводом под напряжением коснулись обнажённого нерва. Снова тень скользнула по его лицу.
Он привлёк её к себе теснее, обнимая обеими руками, а подбородок положив ей на плечо, как будто, чтобы не видеть её улыбки.
– Я всё ещё напоминаю тебе о той девице? – поинтересовалась она. И тут же: – Наверняка, она была из тех, с кем ты тут же расстался.
– Нет, – возразил он. – Мы долго были вместе. – Он снова отшатнулся назад. – Кто сказал, что я тут же с тобой расстанусь? На завтрашний вечер у тебя есть какие-нибудь планы?
– Нет.
– То же время, то же место.
– Если ты не против.
Он поцеловал её в щёку и снова прижал к себе.
– Что случилось? – спросила она.
– Ты о чём? – Она почувствовала вибрации его голоса у самого своего виска.
– О той девице. Почему ты её бросил? – Она старалась придать беззаботность, небрежность своим словам. – Может, я сумею чему-нибудь научиться на её ошибках.
– Ох… – Он замолчал.
Эллен уставилась на лацкан его пиджака, заворожённая повторяющимся узором серо-голубой ткани, видимым столь близко.
– Всё было в точности, как я говорил тебе там, внизу. Мы зашли слишком далеко. Пришлось рвать по живому. – Он тяжело вздохнул. – Она была очень незрелой, – добавил он.
Немного погодя, Эллен попыталась вырваться из его рук:
– Думаю, мне лучше…
Он снова приложился к ней своими губами; на этот раз поцелуй был затяжным. Не в силах сдержать отвращение, она закрыла глаза.
Высвободившись из его объятий, она повернулась к Пауэллу спиной, вставила ключ в замочную скважину.
– Завтра вечером в восемь, – повторил он. Ей всё-таки пришлось обернуться к нему, чтобы взять своё пальто с его руки, и тут уж ей не удалось спрятаться от его пристального взгляда. – Спокойной ночи, Эвви.
Она надавила рукою на дверь у себя за спиной и, заставив себя улыбнуться, сделала шаг назад.
– Спокойной ночи. – Она захлопнула дверь.
Пятью минутами позднее, когда она неподвижно сидела на кровати, всё ещё держа в руках пальто, зазвонил телефон. Это был Гант.
– Я вижу, ты не ложишься допоздна.
Она не сдержала вздох:
– Разговаривая с тобой, я просто отдыхаю!
– Та-ак, – протянул он. – Так, так, так!
– Да. Пауэлл был её любовником. И я права, что это не было самоубийством. Я теперь знаю это. Он всё время говорит про девиц, которые вешаются людям на шею и слишком серьёзно всё воспринимают и заходят чересчур далеко, и тому подобное. – Теперь, когда ей не нужно было сдерживать себя, взвешивая каждую фразу, слова лились сами собой.
– Боже правый, твои таланты потрясают меня. Где ты раздобыла всю эту информацию?
– От него самого.
– Что-о?
– Я закадрила его прямо в аптеке, где он работает. Я – Эвлин Киттридж, секретарша из Де-Мойна, Айова, ищущая работу. С ним толковать – это всё равно, что идти по канату.
Гант долго молчал.
– Рассказывай всё, – наконец сказал он устало. – Когда ты планируешь выбить из него письменное признание?
Она рассказала ему про внезапное уныние Пауэлла, случившееся с ним, когда они проходили мимо здания Муниципалитета; с максимальной точностью повторила всё, что он высказал, находясь под воздействием охватившей его депрессии и виски-сауэр.
Гант был серьёзен, когда заговорил снова:
– Послушай, Эллен, пора тебе заканчивать твои игры с ним.
– Почему? Пока он думает, что я Эвлин Киттридж…
– С чего ты взяла, что он так думает? Что, если Дороти показывала ему твою фотографию?
– У неё был только один снимок, и то – смазанный, групповой, наши лица на нём – в тени. Если он и видел его, это же было почти год назад. И кроме того, не наговорил бы он столько, если б заподозрил меня.
– Пожалуй, не стал бы, – согласился Гант неохотно. – Что ты собираешься делать теперь?
– Днём я была в библиотеке и прочитала всё, что было в газетах о смерти Дороти. Некоторые подробности так и остались нигде не упомянуты: такие нюансы, например, как цвет её шляпки или то, что она была в перчатках. Я назначила ему ещё свидание завтра на вечер. Если удастся вывести разговор на её «самоубийство», может, он обронит какие-нибудь сведения, которые не мог бы знать, если б не находился рядом с ней в тот момент.
– Это не будет уликой, – сказал Гант. – Он может сослаться на то, что просто был в Муниципалитете в то время и увидел её уже после…
– Я не ищу никаких улик. Всё, что мне надо, это что-нибудь такое, что заставит полицию переменить мнение обо мне, перестать думать, что я просто чокнутая с воспалённым воображением. Если я смогу доказать, что в момент гибели Дороти он был где-то рядом, этого хватит, чтоб начать копать дальше.
– Ладно, пожалуйста, скажи мне, каким макаром ты собираешься его разговорить, не вызвав подозрений. Он ведь не идиот, так ведь?
– Я должна попытаться, – стояла она на своём. – Что ещё тут можно сделать?