Поцелуй шелки

Одетт Тессония

Когда я добираюсь до тихого уединения своей крошечной комнаты, то почти падаю рядом со своей кроватью. На ощупь, в темноте, я лезу под матрас, пока пальцы не натыкаются на гладкий мех. Я вытягиваю тюленью шкуру и накрываюсь ею, как одеялом. Закрыв глаза, наслаждаюсь теплом, что она дарит, но сопротивляюсь желанию надеть ее. Я не позволяла себе превращаться в тюленя с тех пор, как покинула дом, но всегда держала свою шкуру под рукой. В безопасном и скрытом месте. Эта шкура – самое неоспоримое доказательство того, кто я есть на самом деле, поэтому нельзя допустить,

чтобы кто-нибудь нашел ее.

Тем не менее я также не могу полностью забыть про нее. Она часть меня. Все, что осталось от моего детства.

Подаксис забирается ко мне на колени, и я ожидаю, что он отчитает меня за проявленное сегодня безрассудство, но мой друг ничего не говорит. Должно быть, он чувствует, что я и сама прекрасно осознаю, как сильно рисковала.

Все в порядке. Я в порядке. Ничего не изменилось. Никто не узнает о том, что произошло. Я нарушаю закон каждый день, так что сегодня ничем не отличается от вчера.

Кстати, о нарушении закона…

Я снимаю кепку и провожу руками по своим все еще влажным волосам. Мое сердце замирает, когда пальцы так ничего и не нащупывают. Было слишком наивно полагать, что мой драгоценный гребень в форме ракушки останется на месте. Скорее всего, его поглотил океан.

По крайней мере, вилка все еще лежит в кармане моего пальто.

– Я действительно хотела этот гребень, – говорю я вслух.

Подаксис вздыхает.

– Вместо этого ты помогла беглецу получить убежище в церкви с дурной репутацией.

– Беглец – слишком громко сказано, – замечаю я. – Кто знает, может, он просто нуждался в месте, где мог бы восстановить силы. В чем-то более привлекательном, чем тюремная камера?

Хотя я говорю это только для того, чтобы поспорить с Подаксисом, произнесенные слова снимают часть груза с моих плеч. Что, если так и есть? Что, если я все это время слишком остро реагировала? Что, если он житель острова или просто сбившийся с курса моряк, у которого нет никаких плохих намерений по отношению к моей родине? Кто захочет проходить через такой трудный судебный процесс после травмы, полученной в результате кораблекрушения?

Подаксис открывает рот. Уверена, он умирает от желания вразумить меня. Я бросаю на друга многозначительный взгляд, и он издает протяжный стон, после которого с не очень-то убедительным потворством говорит:

– Возможно, ты права.

Чувствуя себя удовлетворенной, не говоря уже о всевозможных видах усталости, я, напоследок погладив серый мех, возвращаю свою тюленью шкуру в ее тайное место. Затем снимаю с себя мокрую одежду и забираюсь под одеяло. Я закрываю глаза и отбрасываю все мысли о смелых спасениях, сильных волнах, мускулистой груди и темных, пропитанных морем волосах.

Завтра все будет так, словно ничего и не случилось.

Глава VII

Прошло четыре дня с момента моего глупого, но отважного поступка. Никто не пришел требовать моей головы. Не то чтобы кто-то станет заходить так далеко, чтобы казнить меня на месте, если вдруг моя причастность к незаконному пересечению границы будет

обнаружена. Вместо этого меня точно допросят, привлекут к судебному разбирательству, в ход которого, вероятно, вмешается мой отец. В конце концов, прежде всего я принцесса, а уже потом убийца и все остальное. Учитывая, что фейри не могут лгать, я, возможно, буду вынуждена рассказать об этом. Хотя, независимо от того, какое наказание мне назначат, худшее наступит, когда королева Нимуэ найдет меня.

Найдет, заявит на меня права и сделает настоящей убийцей.

Эта порочная спираль мыслей терзала мой разум последние несколько дней, в основном в моменты слабости, когда я размышляла, действительно ли понимала, что делаю, когда спасала этого человека.

Но теперь…

Теперь жизнь кажется настолько нормальной, насколько это вообще возможно. На улицах не видно офицеров, ищущих зацепки, способные привести к девочке-фейри, которая помогла беглецу-человеку. Никаких слухов о человеке-убийце в маске, внезапно появившемся в городе после таинственного кораблекрушения. На самом деле вообще ни слова ни о корабле, ни о крушении, ни о выжившем.

Мы с Подаксисом явно слишком остро отреагировали.

Вот почему впервые за четыре дня я отважилась заполнить сумку крадеными вещами.

Я наконец смогла вернуться к работе без сковывающего каждое мое движение страха быть пойманной за что-то, кроме воровства. Последние несколько ночей я останавливалась после пары безделушек, но сегодня собрала целую расшитую блестками сумочку, в которой прятались цитриновые фишки, три пары карманных часов, кольцо, браслет и жемчужное ожерелье из бисера. Меня так и подмывает оставить последнюю находку себе, но после потери гребня для волос перспектива уже не кажется такой волнительной. Ничто и никогда не сравнится с ним по красоте.

Еще слишком рано. Еще даже не наступила полночь, а я уже собрала достаточно, чтобы вызвать улыбку на лице мистера Таттла.

– Это нужно отпраздновать, – говорю я, ускоряя шаг, когда мы сворачиваем с Галлея на Третью улицу. Я не позволяю себе даже смотреть в сторону Бриллиантового оперного театра и аристократов, собравшихся перед входом. В прошлый раз я твердо усвоила урок о том, чем может обернуться воровство на восточной стороне Третьей улицы.

– Отпраздновать? Что именно? – спрашивает Подаксис из моей сумки.

– Не знаю. Например, тот факт, что я не сижу за решеткой.

– Полагаю, это то, чем можно гордиться, – отвечает мой друг ровным голосом.

В моей голове вспыхивает идея, от которой текут слюнки.

– Возможно, пришло время люми!

– О, хорошая идея, – на этот раз в голосе Подаксиса слышится настоящий энтузиазм.

А почему бы и нет? Люми – одно из самых известных блюд Люменаса, лакомство, приготовленное из воздушного, жареного теста и посыпанное корицей, кардамоном и ярко-желтым сахаром из звездного тростника. Их можно найти где угодно, от высококлассных ресторанов до уличных закусочных. Я предпочитаю последние, потому что уличные торговцы никогда не экономят на масле или сахаре.