Поцелуй Валькирии
Шрифт:
Яркий свет заставлял прятать глаза. Когда она под аплодисменты спустилась в зал, шведы окружили ее. Их сильные, красивые тела облегали дорогие костюмы. Если бы не акцент, они легко сошли бы за голливудских плейбоев, о которых судачили газеты. В памяти Адель всплыли натренированные фигуры молодых офицеров, облаченных в щегольскую форму — новенькую, еще не затертую, не пропитавшуюся кровью и потом. Их чистые лица, без царапин и щетины. Как хороши они были тогда — в зените славы и мощи! И как тускло поблескивали на фуражках серебряные орлы после…
…Ник ждал ее. Улица давно опустела, из гостиничного бара не доносилось ни звука. Адель открыла дверцу и скользнула в нутро автомобиля, бросив на заднее сиденье фотоаппарат. Заурчал мотор, такси вырвалось в неон улицы.
—
Адель не прореагировала. Из-за туши на ресницах непривычно болели глаза, в зеркале гостиницы она заметила покрасневшие под слоем перламутровых теней веки.
— Пока ты пропадала, ко мне подошел блондин и обещал денег, если я назову адрес моей пассажирки.
— Что ты ответил?
— Сказал, что подобрал тебя на Таймс-сквер, но могу сообщить интересующую его информацию позже, когда отвезу тебя домой.
— Он дал свой адрес?
— Да. Держи, — Ник сунул ей клочок бумажки.
Прочтя название улицы, Адель спрятала листок в ридикюль и откинулась на мягкую спинку сиденья. Потом развернула плед в шахматную клетку и укуталась в его чуть колючую шерсть. Он был новый, не знал людского тепла, и потому кололся, защищаясь от неизвестного.
Ник оставался серьезным, ее вылазка не на шутку обеспокоила его, но теперь, когда все закончилось, он позволил себе зевнуть. Тяжелая была вахта.
— Твоя находчивость будет вознаграждена, — пообещала Адель.
— Ну что ты за человек! — покачал головой Ник. — Почему не обратишься к врачу, с такой травмой?
Адель не доверяла врачам и с тоской подумала, что действие обезболивающего давно кончилось, и она чувствует приближение лихорадки.
— Эх! Ты когда-нибудь думала о замужестве? — в его голосе пряталась усталость.
— Не знаю, — вздохнула Адель, не открывая глаз. И тут же поняла, что должна пресекать подобные вопросы. Она дает повод к панибратству, а это недопустимо. Минуту потребовалось ей, чтобы снова расслабиться. По ее лицу скользили янтарные тени.
— Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет! — покачал он головой.
— Такой должна быть женщина?
Неужели ей интересно мнение русского, да при том — водителя?
— Это стихи. Женщина должна быть как Лиля Брик, Любовь Менделеева или Лу Андреас Саломе…. Рядом с такой женщиной мужчина — гений, творец, он непременно достигнет славы. И будет глубоко несчастен…
— Откуда такая начитанность? — усмехнулась Адель.
— Среди русской эмиграции нет рабочих и крестьян. Мой отец мог преподавать в университете.
И вот она дома. Снова проникнуть в кабинет Кена ничего не стоило. Вытерев с горячего лба пот, Адель открыла тайник и положила фотоаппарат на место. Последние кадры пленки были сюрреализмом, заслуживающим места в Музее современного искусства — два спящих обнаженных мужчины, украшенных красным узором свастики, и оставленная среди простыней помада. Когда Кен проявит пленку, то поймет, кто кому представляется гейшей.
В номере шведов она ничего не обнаружила. Тумбочка была заполнена почтовой бумагой, телеграфными бланками и открытками с изображением отеля. Адель выпотрошила мешки для грязного белья, проверила чемоданы, заглянула под подушки и матрасы. Ни одна деталь не указывала на то, кто нанял остолопов. Адель презрительно хмыкнула — и Кен еще запугивал ее! Видите ли, «папочка» займется ими!
У зеркала на комоде покоилась библия с золотой маркой «Эдисон».
«Стыд и срам! Стыд и срам! Жили Ева и Адам. Ева пообедала — Яблочко12
Детский немецкий фольклор. Перевод Л. Гинзбурга.
И все-таки эти двое следили за ней с какой-то целью.
5
Sowilo— целостность.
В силу своей природы Воин Духа уже является тем, кем старается стать. Требуется всего лишь осознать свою сущность и выразить ее, придав форму.
Кен вернулся через два дня. На несколько часов он закрылся с помощником-хранителем Эдом в затемненной комнате, где проявлял привезенную фотопленку, а после ушел в кабинет и не показывался до вечера. Адель чувствовала себя больной и была рада остаться одна. Она сидела на подоконнике и следила за муравьиной тропой, по которой следовали рыжие добытчики. Они терпеливо преодолевали ее ладонь, спокойно шагая дальше, исполненные долга перед отечеством.
Адель вышла на улицу и купила газету с колонкой, подробно освещавшей гонки в Турине. Судя по заметке, новые материалы в тайнике Кена будут посвящены «альфа корсе», «мазерати» и «феррари». Адель запомнила имена гонщиков. Германцев среди них не значилось, а о старте немецких машин на трассах Гран При не стоило пока и мечтать.
Продавец возвратил ей сдачу — он был парализован и скрипел коляской, глазея на Адель сквозь мутные линзы очков. Она огляделась — клерки, полицейские, проповедники. Она впервые оказалась наедине с толпой. В глаза бросились нищие, самодеятельный философ, высматривающий новую жертву, вослед которой кинется, дребезжа: «My frand!» и угомонится, когда получит немного мелочи. На улицах Берлина Адель никогда не видела больных или сумасшедших. Интересно, этих бесполезных и вредных существ здесь стерилизуют?
Она поспешила вернуться. Зеркало лифта отразило ее бледное лицо — оно даже посерело от боли. Последние два дня ее лихорадило, Адель это раздражало, она не могла сосредоточиться, не могла заняться переездом. Все ей мешало. В гэнкан — прихожей, у единственной ступеньки Адель заметила незнакомую пару обуви, как и принято — каблуки глядели внутрь дома. Мужские туфли, большой размер и дорогая кожа. Не запылились — гость прибыл на автомобиле.
Томико, извинившись за неудобства, не позволила ей пройти через гостиную, откуда слышалась сюсюкающая японская речь, и проводила по коридору до лестницы. Адель не поднялась к себе, затаившись на ступеньках. Снова появилась Томико с подносом, опустилась у двери на колени и в такой позе вползла в гостиную. Мужчины за столиком даже не обернулись. В облаке табачного дыма Томико подлила в рюмки саке и, грациозно передвигаясь на коленях, удалилась. Адель успела заметить широкую спину собеседника Кена, судя по всему, обладателя размеров борца сумо. Голос его был недовольным, но Кен не выглядел раскаявшимся. Томико задвинула дверь-фусума [13] , и панорама гостиной скрылась от любопытного взгляда Адель.
13
фусума — скользящая стенка, раздвигая которую можно две комнаты превратить в залу