Поцелуй ведьмы. Часть 1
Шрифт:
— В этот раз ты ошибаешься.
Я рассказал ей, как мне нравится работать в журнале «Юность». А сюда приехал потому, что меня как молодого, но уже подающего надежды писателя попросили написать очерк о староверах. Если же я в своём будущем очерке опишу ещё и красивую таёжную девушку — бригадира лесорубов, то наверняка получу за него Ленинскую премию.
— Это ты чё у меня сейчас интервью брать будешь?
— А ты чё не хочешь о себе прочитать? Кстати, в одном из самых популярнейших журналов в стране.
— Ну почему же? Мне, между прочим, ударника соцтруда хотели дать, но потом отказали. Я одного из вожаков бамовских травками вылечила, он такой благодарный был, талон выдал… На покупку хрустальной вазы
Эту картину Пабло Пикассо «Девушка с вазой» я почему-то сразу вспомнил во время её рассказа.
— Ну как, подойдёт для твоей «Юности»? Цензура пропустит? — Её глаза так озорно на меня глядели, что я никак не мог понять, она сейчас ко мне задирается или к советской власти?
Я попытался ей рассказать о самых модных и нашумевших почти антисоветских публикациях в нашем журнале, о таких передовых писателях советской «оттепели», как Аксёнов, Гладилин, Анчаров, о скандалах вокруг Евтушенко, Вознесенского, о придуманном персонаже Галке Галкиной, хозяйке юмористического отдела. О том, что до меня Галкиной был Славкин. А теперь Галкиной работал я. Это её насмешило больше всего. Чтобы окончательно возвыситься в глазах ведьмы — бригадира лесорубов, поведал о том, что знаком с Окуджавой, — он часто у нас в журнале выступал. Евтушенко приезжал, читал стихи. Рождественский — друг редакции. Соврал, что шапочно знаком с Высоцким.
Настоящий мужик, если не наврёт с три короба девушке, которая ему нравится, не будет чувствовать себя достаточно уверенно.
— И что, ты со всеми знаком?
В её голосе сквозануло настолько неподдельное ко мне уважение, что я почувствовал себя законченным Хлестаковым:
— Я Софи Лорен живую видел!
— И что, ваши девки материковые на эти басни ведутся?
— Девки всегда на басни ведутся.
— Это верно. Так вот слушай ещё одну басню… Меня бригадиром лесорубов мой дед определил.
— Почему дед? Кто он?
— Он колдун.
— А, ну да, как я сразу не догадался… И вокруг нас не лес, а зазеркалье.
— Вот ты не веришь, а его все в округе колдуном кличут. Хотя он просто лесник. Тайгу знает, как отличник первые восемь строчек «У лукоморья дуб зелёный…». Он деревья слышит, птиц… Нас с братом на заимке вырастил. У него здесь авторитет не меньший, чем у твоего Евтушенко на вашем материке. Его все малёхово побаиваются — а вдруг порчу наведёт? Он не противится — ну чтобы… боялись. А теперь главное… Ты давай, журналист, запоминай, запоминай… Так вот… Он меня в бригадиры пристроил не просто так… Об этом и напиши… Пока вы там стихи и шуточки
Большинство рабочих из «химиков», бывшие зэки, тоже мало чего смыслят в породах… Продавцы на материке вообще не разбираются: по учебникам учены. Понимаешь, да, журналист? Мы с дедом и братом моим силу нашей тайги сохраняем. Лёгкие Земли бережём!
Я даже записывать за ней перестал. Ничего подобного в своей жизни я раньше не слыхал и в романах не читал. Совсем другая жизнь, параллельная с той, к которой я привык. И эти параллельные, судя по всему, не пересекаются ни в настоящем, ни в прошлом, ни в будущем. На какой-то момент мне даже стало стыдно, что она тут спасает «лёгкие» Земли, а я горжусь тем, что я — Галка Галкина. Неужели отец прав? Не тем я занимаюсь, чем надо.
— Я могу написать о том, что ты мне рассказала?
— Пиши… Всё равно не напечатают!
— Откуда знаешь?
— Ну, я ж тебе говорю, ведьма, по-вашему, экстрасенс.
— И что, премию мне тоже не дадут?
— А зачем тебе премия?
— Смокинг хочу купить.
— Ну, ты юморист! Хотя тебе подойдёт — ты чистюля.
Мы подползали к окраинам города, вернее, городского посёлка. А ещё правильнее сказать, к деревне, которую, следуя ленинской философии «срастания города и деревни», назвали городом. Осталось только большак переименовать в Бродвей. Мне стало очень-очень грустно оттого, что наше путешествие заканчивалось. Так бы и ехал с ней… до Японии!
— В этом городе-деревне ресторан есть?
— Скажи честно, ты сейчас насмехаешься?
— Ну, хорошо, а кафе?
— Ну, ты, паря, даёшь! — Ведьма посмотрела на меня с удивлением обывательницы, а не предсказательницы:
— У нас тут только несколько пивных, самая-самая из них на окраине называется знаешь как? «Пни»!
На этот раз пришла очередь мне засмеяться. Когда я был студентом, мы ходили в пивную напротив института, сокращённо называли её «Пни». Но это была шутка, а тут кафе называлось всерьёз.
И снова она ответила на не заданный мною вопрос:
— Удивляешься? Мог бы и сообразить — в этой пивной вместо стульев пни, понимаешь? На пнях все сидят и пьют пиво. Кстати, «Жигулёвское». Специально для бамовских завозят. Ну как? Не побрезгуешь с бригадиром лесорубов? Ты ж всё-таки Софи Лорен живую видел.
— А как тебе, понравится такое название моего очерка — «Пни»? Причём с восклицательным знаком, а? «Пни!» Вроде как пришла пора наших «рулевых» пнуть, чтобы наконец протрезвели.