Поцелуй зверя
Шрифт:
Но, с другой стороны — сейчас, когда шок и потрясение от всех этих событий чуть улеглись, она гораздо больше боялась выходить из ванной. Теперь по-настоящему. Не животный ужас, а… именно страх мешал выключить воду, ставшую слишком горячей.
Что она теперь с ним будет делать? Что?! Снова станет укладывать его спать на диванчике? Даст ему папину одежду, в которую он не влезает, и отправит ко всем чертям? А может, пока она тут лежит, он, помывшийся, вынес уже все, что мог да и… И лучше бы это было так. Во всяком случае — проще.
Она была в смятении и потому
В квартире царила уютная тишина. Если не считать взрывов за окнами. В гостиной тихо бубнил телевизор. Следов погрома или грабежа, по крайней мере, явных, не наблюдалось. С кухни раздавались тихие, непонятные звуки. И еще чем-то пахло.
— О… — сказал он, отпрянув от плиты, на которой что-то шкворчало… — С легким паром…
— Или ирония судьбы.
— Что? — не понял он.
— Да так… Спасибо.
— А я тут… цыпленка решил… подогреть. А то он синий весь…
— А-а…
— Сковородка у тебя тут… на видном месте лежала.
— Понятно.
На ее шестиметровой кухне он казался огромным. Кухня, конечно, маленькая, но он был ростом под метр девяносто, точно.
Рукава папиной пижамной куртки оказались на нем «три четверти», впрочем, как и штанины. Из рукавов и штанин в бело-голубую полоску торчали бело-розовые мускулистые руки и ноги, покрытые светлыми вьющимися волосами. На груди пижамная куртка не сходилась, а на плечах вообще сидела с риском порваться при любом движении. Мощная шея смотрелась в чересчур узком, а потому расстегнутом вороте трогательно и беззащитно.
— Ты не думай, я больше ничего не трогал…
— Угу. Молодец.
Только после этого Юлия начала хохотать, без сил опустившись на табурет от типового кухонного гарнитура.
Было уже около одиннадцати вечера. За окнами свистели, орали, стреляли и вообще — шла бурная новогодняя жизнь.
Они сидели в гостиной за столом. Юлия в кресле, а он на том самом диване, закутанный в плед, не столько потому, что мерз, сколько потому, что Юлия не могла без нервного смеха смотреть на его руки, торчащие из рукавов папиной пижамы. Сама она была в халате на голое тело и валенках на босу ногу.
Цыпленок, подогретый Иваном на сливочном масле, благоухал чесноком и специями, и дымился в центре стола. В холодильнике нашлась банка оливок и кусок сыра, который они порезали тонкими ломтиками. Еще был белый хлеб и ваза с мандаринами. Взяв в рот кусок цыпленка, Юлия поняла, что сейчас захлебнется слюной. Тело, согретое водой и халатом, нежилось в кресле. Мозги плыли. Пахло
Иван, пытаясь спрятать за влажными волосами кровоподтеки на подбородке и синяк, наливающийся под левым глазом, нерешительно взял в руки бутылку шампанского.
— Прости… что испортил тебе Новый год, — сказал он своим то ли сорванным, то ли простуженным голосом.
Пробка с громким хлопком вылетела в потолок.
Знакомая с детства мелодия наполнила комнату волшебным и непобедимым ощущением праздника.
По второму каналу снова повторяли «Иронию судьбы, или С легким паром!».
Глава 6
ЛЮТИЧИ
Бояна неподвижно стояла на высоком крыльце, покрытом тонкой, как грань меж навью и явью, скользкой наледью.
Она выглядела сделанной в человеческий рост статуэткой в русском стиле, одной из тех куколок, какими пестрят полки магазинов для иностранцев на Старом Арбате. В ладно приталенной рыжей дубленке и белых валенках с яркой аппликацией и вышивкой, в круглой шапочке, отороченной коротким бархатистым мехом, с цветастой шалью вокруг шеи.
Все это, вероятно, было здесь редкостью и потому вызывало нездоровый и, честно говоря, неприятный интерес у троих мужчин, греющих руки у огня. Костер выделялся насыщенным экспрессивным мазком в черноте холста, натянутого художницей-ночью на раму леса. То весело, то таинственно он потрескивал рядом с большим темным срубом дома. Искры, временами взрываясь фейерверком, летели в ночное морозное небо. Сухие сосновые ветки с длинной густой хвоей закручивались в огне угольно-седыми цыганскими кудрями.
— Смотри, какую Велемир привез красавицу, — восхищенно проговорил молодой плечистый богатырь.
— Да, самочка хоть куда, — согласился другой, точно такой же.
— Где только он их берет?
— Там же, где и нас…
Двое говоривших, удивительно похожих друг на друга, громко захохотали одинаковым смехом. Отсмеявшись, близнецы Гром и Ставр многозначительно переглянулись. И Ставр тихо произнес:
— Вот бы тебе поиграться, Рьян!
Тот, к кому обращался Ставр — высокий, по-хищному стремительный, вдруг поднялся с широкого бревна. В длинном черном тулупе, затянутом на поясе кожаным ремнем, он казался каким-то древним темным воином. Его волосы, свободные от головного убора, были заправлены за уши и черными блестящими кольцами вились ниже плеч. В смолистой их густоте проблескивали белоснежные полосы седины. Они напоминали те сосновые ветви, что закручивались в спирали под жаром костра.
— Иди к нам, красавица! — предложил он.
В его голосе радушное приглашение странным образом сочеталось с угрозой и опасностью. Или так просто казалось — из-за обстановки, довольно зловещей и мрачной.
— Что мерзнуть одной? — продолжал Рьян, не дождавшись ответа от Бояны.
— Согреем! — выкрикнул Гром.
— Ха-ха-ха! Жарко станет… — подтвердил Ставр.
Бояна ничего не ответила, только гордо вскинула красивую голову и отвернулась от пламени костра и мужчин, тянущих к огню руки.