Почём грамм счастья?
Шрифт:
– Христофорос! Христофорос! – узнавая своего собрата, закричал он.
– Видишь, внизу под картинкой подпись: «Попугай семейства Ара»?
– Видит, видит! Христофорос видит! – подтвердил попугай.
– Ты у меня умница!
– Христофорос – умница! Умница! – гордо повторял Ара.
Так проходили годы. Стасис читал книги. Христофорос читал книги. Иногда попугаю попадались картинки. Иногда картинок не было. И тогда Христофорос поворачивал к книге свой правый глаз, чтобы лучше рассмотреть несъедобных червячков.
Но часам к девяти попугай сникал. Переставал отвечать на вопросы и сонно глядел перед собой. Тогда юноша отправлял
– Жаль, что ты спишь! Ведь никто не понимает меня, как ты – сказал юноша с сожалением. И стал страстно объяснять спящему Христофоросу. – Знаешь ли ты, что примерно 15 миллиардов лет отделяет нашу эпоху от начала процесса расширения Вселенной, когда вся Вселенная была сжата в комочек, в миллиарды раз меньший булавочной головки. Если верить математическим расчётам, то в начале расширения радиус Вселенной был и вовсе равен нулю, а её плотность равна бесконечности. Это начальное состояние называется сингулярностью – точечный объём с бесконечной плотностью. Итак, понятно, что известные законы физики в сингулярности не работают. Вот я пытаюсь узнать, что же работает!
Именно этим исследованиям Стасис и посвящал всё свободное время. Хобби – самая приятная сторона жизни любого мужчины. Одни, к примеру, любят валяться под своими машинами, или чинить бензопилу соседа. Другие – взбираться на недоступные вершины или погружаться на дно морей. Третьи – изобретать новый вид транспорта. Стасис Видалис был без ума от астрофизики.
– Итак, продолжим! Что дали исследования, которые ведут мои старшие коллеги в Афинах? Итак в состоянии сингулярности кривизна пространства и времени становится бесконечной, сами эти понятия теряют смысл. Идёт не просто замыкание пространственно–временного континуума, как это следует из общей теории относительности, а его полное разрушение. Правда, понятия и выводы общей теории относительности применимы лишь до определённых пределов – масштаба порядка 10–33 см.
Тут, повинуясь какому–то наитию, Стасис принялся строчить формулу за формулой. И вот сначала на экране его компьютера забегали чёрные молнии, а затем что–то хлопнуло, лопнуло, воздух заплёлся в светящиеся косы… И вдруг посередине его рабочей комнаты возникла девушка. Она спокойно стояла и глядела прямо в глаза Стасису.
– Ну, что ты таращишь на меня глаза? – спросила она. – Можно подумать, что мы давно не виделись!
Стасис с ужасом глядел на тонкую, феерическую фигурку, словно чудом возникшую в его мастерской. И слушал звенящий, как колокольчик голос девушки. Никакого чуда не произошло. Лела просто вошла в вечно открытую дверь мастерской.
Они с Лелой учились в одном классе ещё с гимназии, и вместе посещали кружок юных астрофизиков. Но никогда ещё девушка не проявляла интереса к его персоне.
– Как только на Тиносе вырубился свет, я сразу поняла, что это дело твоих рук. И вот, пришла! – спокойно продолжала она, словно её появление в его мастерской после полуночи было вполне естественным. – Ну, как идут исследования?
– Если считать, что начальная стадия расширения Вселенной является областью, в которой господствуют квантовые процессы, – объяснил ей несколько шокированный юноша, – то они должны подчиняться принципу неопределённости Гейзенберга, согласно которому вещество невозможно стянуть в одну точку. Тогда получается, что никакой сингулярности в прошлом не было и вещество в начальном состоянии имело определённую плотность
– Может, надо обратиться к процессам, правящим до момента взрыва? – предложила она.
– А ты думаешь, я не пробовал? – задумчиво поскрёб он в затылке.
– А я за тобой уже давно наблюдаю, – заявила она, оглядывая его малюсенькую тёмную мастерскую. – Занятно ты тут устроился! А технику что, сам смонтировал? Такого оборудования я в продаже не видела. Просто удивляюсь, каким образом тебе это удалось?!
– Я и сам удивляюсь, – пробормотал юноша, покрываясь красными пятнами.
В груди его что–то дрогнуло, сердце забилось, как раненая птичка. И сознание затопило неведомой сладостью. Он давно уже сох по Леле. Но никогда не посмел бы ей признаться в этом. Однако сейчас он вдруг почувствовал, что отныне не жить ему без этого светлого взгляда!
– Отчего же ты всё молчишь и молчишь? – удивилась девушка. – Или тебе нечего мне сказать?
– Мне кажется, я тебя люблю! – вдруг вырвалось у него из груди. – Всегда любил…
Сколько всего ему хотелось высказать ей: все свои мечты о женском идеале, все бессонные ночи, все свои грёзы наяву. А тут – она – воплощение всего этого! Но слов Стасис не находил.
Всю свою сознательную жизнь он делился своими мыслями с одним лишь своим попугаем. Друзей у него не было. Наука была всем его миром.
– Да разве любовь ещё существует? – растерялась девушка. – Вот мои подружки считают, что любовь существовала когда–то, в античные времена, да со временем исчезла.
– Не могла она исчезнуть, – решительно заявил юноша. И встряхнул длинными золотистыми кудрями, обвивавшими бледное от вечного недосыпания лицо. – Такая сладкая боль, – и он приложил руку к месту, где действительно, притаилась боль, – не может быть ничем другим, как любовью.
– Ты что это, стихи читаешь? – прозвучал вдруг голос его учителя. – Позднее же ты время для этого выбрал, молодой человек!
Вспыхнул экран компьютера. И на нём появился сладко зевающий Петрос Марагос. Стасис шарахнулся влево, пытаясь заслонить девушку.
– Читаю вот! – вызывающе заявил он. – Разве это запрещено?
– Запрещено? – удивился господин Марагос. – Разве в этом дело? Это в моём возрасте людям не спиться! А вам, молодым, отдыхать надо!
Стасис обернулся. Но девушки за его спиной уже не было. Она исчезла. Сердце перевернулось в его груди.
Эта ночь изменила всю его жизнь. И с тех самых пор побежали, помчались лихорадочные дни ожидания, и ночи, полные щемящей тоской. А при встрече с ней, единственной – разговоры без конца и края. Разговоры обо всём на свете: о стихах, о любви, о науке.
Дошло до того, что бедняга Христофорос стал поглядывать на Лелу с ревнивой неприязнью. Ведь раньше он один делил с хозяином мечты и стремления. К нему одному были обращены внимание Стасиса и взгляд, полный надежд. Но бедняга держался и ничем не показывал своей обиды.
Так в работе и в счастье обоюдной любви промчался для Стасиса последний год учёбы. Наступила пора государственных экзаменов. Пришёл август и стали известны результаты приёма в государственные Университеты. Стасиса зачислили в Афинский Политехнический университет, а вот Лела попала в Салонинский Университет имени Аристотеля.