Почему исповедуются короли
Шрифт:
И все же… И все же трудно было вообразить, чтобы леди Жизель, на пару с кузеном – каким-то неизвестным шевалье – преследовали Дамиона Пельтана по улицам Ист-Энда в одну из самых холодных ночей года. Себастьян понимал: он по-прежнему что-то упускает. Но что? В том-то и вопрос.
Он словно наяву увидел Дамиона Пельтана, стоящего перед «Гербом Гиффорда»: голова откинута, взгляд устремлен ввысь, в холодное темное небо. Кто мог знать, что Дамион и Алекси Соваж отправятся на ночь глядя во «Двор висельника»? Леди Жизель? Нет, ее там уже не было к моменту прихода Александри.
Самсон Баллок?
Себастьян остановился. Порывистый ветер холодно и сыро дыхнул в лицо, забив ноздри городскими запахами. Мог ли Самсон Баллок тем вечером узнать, что Алекси Соваж направляется во «Двор висельника»? Да. Баллок следил за ней целыми днями. А если к тому же ему стало известно, что ненавистная докторесса попросила своего брата ее сопроводить, что тогда?
В этой запутанной череде убийств Себастьяна сбивали с толку два факта: кровавый отпечаток женской туфельки и зверская расправа с французским полковником Фуше. Вкупе с нападением на Серену Фокс посреди Бердкейдж-уолк смерть Фуше, казалось бы, указывала либо на Бурбонов, либо на каких-то других противников мирных переговоров с Наполеоном. Но при чем тогда взрыв на Голден-сквер? Если бы преступник думал, что Алекси Соваж сможет его опознать, то убил бы ее заодно с братом.
Однако мало-помалу в сознании Себастьяна сформировалась теория, объясняющая и эти неувязки, и многое другое.
Пришло время еще раз поговорить с мистером Миттом Пебблзом.
* * * * * * * *
Подойдя к «Гербу Гиффорда», Себастьян увидел близ гостиницы подводу, нагруженную дорожными сундуками; на холодном ветру мулы переступали, всхрапывали и мотали головами. Митт Пебблз в кожаном фартуке поверх ливреи командовал двумя грузчиками, выносившими из дверей кабинетный стол.
– Эй, поосторожней! – прикрикнул он, когда один из мужчин задел дверной косяк.
– Что тут у вас? – спросил Себастьян.
– Они проваливают, в смысле, те, кто остались. Небось решили, что лучше унести ноги подобру-поздорову. Тут еще одного ихнего нашли мертвым, слыхали? Ему еще глаза выкололи. Кто ж такое сделал-то, а? По мне, так точно не англичанин.
– Хотите сказать, Армон Вондрей возвращается во Францию?
– Ну, такого не скажу, откуда ж мне знать, куда он собрался ехать. Могу только догадываться, так ведь?
Себастьян смотрел, как рабочие взгромождают стол на подводу.
– Кстати, а вы знакомы с мебельщиком по имени Самсон Баллок?
– Баллок? – Митт помолчал, брылястое лицо застыло, пока он размышлял над вопросом. – Навряд ли, вроде нет.
– Этакий великан, высокий и ширококостный, с кудрявыми черными волосами гораздо длинней обычного. Не видели его возле гостиницы?
Митт покачал головой.
– Нет, такого не припомню, нет. А что? По-вашему, это все он?
– На данный момент я не вполне уверен.
Выпуклые глаза Митта слезились на холодном ветру,
– Надеюсь, никто не скажет, что гостиница тут каким-то боком завязана. Не годится, чтоб люди думали, будто у нас проклятое место. Еще не хватало.
Два грузчика вернулись в дом, и Себастьян поинтересовался:
– Мсье Вондрей здесь?
– Да, в кофейной комнате. Последний раз там его видал.
В кофейной комнате Себастьян нашел и Вондрея, и его секретаря, Камилла Бондюрана, который стоял у столика возле окна и просматривал какие-то документы. Глянув на Себастьяна, Бондюран молча сложил бумаги в коричневый кожаный портфель, застегнул ремешки и покинул помещение.
– Слышал, вы уезжаете, – сказал Себастьян, глядя вслед секретарю.
Вондрей потер подбородок. Под покрасневшими глазами набрякли темные мешки.
– Осуждаете меня?
– Нет. Но что с переговорами?
Француз пожал плечами.
– Переговоры никуда не денутся.
Себастьян встал спиной к камину.
– Вчера утром, когда мы с вами встретились, вы не собирались никуда уезжать. Что заставило вас передумать?
– Моя дочь. Она настояла, что от боли в горле, на которую я ненароком пожаловался, мне необходима ильмовая мазь, и пошла за ней к аптекарю. Кто-то ее преследовал.
– Она его видела?
– Нет. Туман был слишком густым. Она только слышала: сначала шаги, а потом кашель какого-то мужчины. Но не приходилось сомневаться, что он шел именно за ней, потому что остановился, когда она остановилась, и снова зашагал, стоило ей двинуться с места. Она бегом бежала до гостиницы.
Себастьян впился взглядом в расстроенное лицо Вондрея.
– Кто, по-вашему, этим занимается?
– Может, Бурбоны? Какой-нибудь промышленник или финансист вроде того шотландца, Килмартина? Что толку гадать?! Единственное, что я знаю со всей определенностью: с меня довольно.
– А как насчет Джарвиса? Может, это он стоит за убийствами?
– Нет.
– Вы уверены?
Вондрей повернулся к окну и уставился на грузчиков, которые теперь крепили шляпные картонки поверх прочих пожитков на подводе.
– Уверен ли я? Ну, положим, не до конца, – сказал он чуть погодя. – Несомненно, Джарвис ведет серьезную игру, тайную и опасную… Дошло до того, что я больше ни в ком не уверен. – Француз фыркнул. – И пожалуйста, не трудитесь указывать на иронию судьбы, уж поверьте, она мне очевидна. Да, я и сам не оправдал доверия… Единственная, кому здесь нечего стыдиться, – это моя Мадлен. И прежде всего я хочу, чтобы она благополучно выбралась.
– Когда отчаливает ваше судно?
– В десять вечера.
– Тогда, если примете мой совет, побыстрей поднимитесь на борт вместе с дочерью и оставайтесь в своей каюте, пока корабль не минует Гринвич.
Звук женских шагов на лестнице заставил Вондрея заглянуть в коридор.
– Но зачем вредить моей дочери? Кому это нужно?
Мадлен Кеснель вошла в комнату. На ней было темное шерстяное дорожное платье, в руке она держала ридикюль. Внимательно посмотрела на отца, потом перевела взгляд на Себастьяна.