Почему море соленое
Шрифт:
— Товарищ старшина, а в город нас пускать будут? — спросил Маслов.
— Пока нет. Когда распишут по кораблям, тогда и будут увольнять на берег. В порядке очередности, не более тридцати процентов от численности экипажа, чтобы сохранить готовность корабля.
А жаль! Мне бы хотелось съездить в Калининград, отыскать там Королевский замок. Я часто слышал о нем от отца, там он был последний раз ранен. Вот удивится, когда я ему напишу. Ведь никто же не думал, что я попаду именно сюда.
Как он там один? Я послал ему письмо девять дней назад, а ответа пока нет. Не заболел ли? И Антоша ничего не пишет. Она, наверное, уже где-нибудь в тайге. Что ее туда
Странно, что меня теперь тянет к морю. Мы еще ни разу не были на корабле, а вот тянет. Любопытство? Вчера разговорились с дежурным по КПП. Он служит на сторожевике сигнальщиком.
— Служба как служба. На берегу бываем редко, все больше в походах.
— А за границу ходите? — спросил Игорь. Он никак не может расстаться со своей розовой мечтой о портовом кабачке в Рио-де-Жанейро.
— Не приходилось, — ответил матрос. — Другие корабли ходили с визитами дружбы и в Швецию, и в Финляндию, а наш — нет. Рассказывали, кто был, — ничего особенного. Люди как люди, две ноги, две руки и в носу две дырки.
— В голове у него дырки, — сказал потом Игорь. — Понимаешь, хочется на живого капиталиста поглядеть. Зачем ему миллионы? И вообще надо знать своего классового врага.
Вот гусь, подводит классовую платформу.
— Мне бы хотелось побывать в Норвегии. Ты читал рассказ Паустовского «Корзина с еловыми шишками»? О Григе. Здорово написано. Вот бы побродить по тем местам.
Оказывается, и у Игорешки бывают благородные побуждения!
— И знаешь, чего еще хочется? Подраться на баррикадах. Во время Парижской коммуны много русских было. Хочется помочь угнетенным трудящимся. А то как-то не очень здорово получается: мы у себя социализм построили, к коммунизму идем, а где-то в Анголе еще колониальная система. Я, конечно, в политике не силен, а по-человечески помочь хочется.
Прямо Макар Нагульнов из «Поднятой целины». Игорешка за мировую революцию! Сказать кому из нашего класса — не поверят. Странно, мы проучились вместе десять лет, а плохо знаем друг друга. Игоря все считали легкомысленным парнем, а он, оказывается, за мировую революцию.
— Понимаешь, хочется жить красиво. Я не в том смысле, что шикарно, а в том, чтобы по-настоящему, делать что-то выдающееся. А тут повороты налево, направо, кругом.
— А может, и повороты нужны? — спросил вдруг за спиной чей-то голос. Мы обернулись и вскочили. К нам подошел заместитель командира батальона по политической части капитан-лейтенант Протасов.
— Вы извините, я невольно услышал вашу последнюю фразу, Пахомов. Вы хорошо сказали, что хочется жить красиво. Только ведь ничего выдающегося вы не сможете сделать, не научившись делать малое, не приучив себя к черновой работе, к дисциплине. Ученый, чтобы совершить открытие, проделывает десятки тысяч простейших арифметических действий. Поэт, чтобы найти «грамм радия», переворачивает «тонны словесной руды». Космонавт, чтобы подготовить себя к полету, ежеминутно подвергает себя испытаниям. Вот вы болельщик футбола. А знаете ли вы, что футболист, чтобы играть хорошо, отказывает себе во многом? Я уже не говорю о ежедневных тренировках. Возьмите только режим. Спортсмену не все можно есть, нельзя пить и курить и еще многое нельзя. Успех складывается из ежедневного труда, великое из малого. Я повторяю прописные истины. Но истины!
— Знаете, хочется побыстрее.
— Знаю. Но быстрый путь — не всегда самый верный и, как правило, не самый легкий.
12
Наконец-то начались занятия по специальностям. С утра —
— Приступим?
Опять окинул нас веселым взглядом и спросил:
— Можете ли вы сказать, кто такой Николай Романов? Ну, вот хотя бы вы.
— Курсант Маслов.
— Слушаем вас, товарищ Маслов.
— Не знаю, товарищ капитан второго ранга.
— Садитесь. А кто знает?
Игорь поднял руку.
— Прошу.
— Курсант Пахомов. Николай Романов был последний русский царь. Только вот не помню, который по счету Николай — не то второй, не то третий.
— Благодарю вас. Садитесь. С историей вы приблизительно знакомы. А вот газет никто из вас не читает. Во всяком случае, нашу флотскую газету «Страж Балтики». — Офицер взял подшивку и показал ее нам. — А она по этому поводу гласит вот что. Вот, на первой странице, крупным шрифтом выделен заголовок: «Николай Романов — лучший гидроакустик базы».
— Нам некогда читать газеты, — пожаловался кто-то из заднего ряда.
— Матросу бывает некогда только выспаться. Поэтому он спит всегда впрок, или, как говорят акустики, при каждом удобном случае «прослушивает шумы». Чтобы просмотреть газету, нужно ровно десять минут. Пять — на международную информацию, две — на изучение таблицы чемпионата страны по футболу, минуту — на все заголовки, и две минуты — на деловую статью, если она в этом номере присутствует. Короче говоря, времени требуется ровно столько, чтобы успеть выкурить одну сигарету. Кстати, около вашей курилки — витрина с «Стражем Балтики».
— Стоя читать неудобно.
— Неудобно спать на потолке. Одеяло падает.
Приведя таким образом взвод в веселое расположение духа, офицер уже вполне серьезно спросил:
— Ну, а кто такой Валентин Смирнов, надеюсь, вы знаете?
— Никак нет.
— Вот это плохо. Валентин Смирнов — лучший рулевой всего Краснознаменного Балтийского флота.
— Откуда нам знать?
— А ведь это ваш командир взвода старшина первой статьи Смирнов.
Мы так и ахнули. Вот так фокус!
Капитан 2 ранга Николаев умел не только хорошо шутить, по и здорово объяснять. За сорок пять минут мы вполне усвоили, как соленость моря влияет на прохождение звука, и научились по времени прохождения звука рассчитывать дальность, поняли, что такое эффект Доплера и реверберация.
— А теперь посмотрим все это в действии, — сказал офицер и велел старшине Смирнову отвести нас на стоявший поблизости эсминец.
На корабле мы были впервые и ко всему приглядывались с испуганным любопытством. Вокруг что-то гудело, шипело, скрежетало железо, всхлипывала вода. Помещения были тесными, до отказа забитыми механизмами и приборами. В рубке гидроакустика едва могли поместиться два человека. Мы влезали туда по очереди и смотрели, как работает станция. Откровенно говоря, я мало что понял. Болела голень, я ушиб ее о высокий порог. Заметив, что я прихрамываю, старшина сказал: