Почему нет?
Шрифт:
– Или все-таки в нее?
– Ясь, это… – Зажмуриваюсь, чтобы собраться с силами. – У нас с Ришей действительно была своя история, но все в прошлом.
– Расскажи. Если, конечно… – смущенно бормочет она. – Если…
– Это было еще в старших классах, – произношу я, ощущая, как под ногами расползается бетонная плитка, превращаясь в зыбучие пески. – Мы дружили, но нравилась она мне куда больше, и я… я сделал то, чем не очень горжусь.
– В каком смысле? – хмурится Ясмина.
– Риша не видела во мне парня, но она мне доверяла. У нее были проблемы с общением, как с девочками, так и с мальчиками,
– Она была твоей первой любовью?
– Наверное… – отвечаю, а разум все больше мутнеет.
– А сейчас? Она ведь со Стасом. Что ты к ней чувствуешь?
– Сейчас я тоже люблю ее, но иначе. Мы только друзья. Исключительно друзья.
– Как это возможно? – с сомнением спрашивает Яся.
– Не скажу, что было легко, но я смирился. Мы были детьми. Неопытными и дурными. Риша дорога мне, как и наша дружба. Это важнее.
Яся поджимает губы и кивает несколько раз, прежде чем произнести с сожалением:
– Печальная история.
– Которая совсем меня не красит, – дополняю я, все больше убеждаясь в повторении своих ошибок.
– Я так не думаю. Ты не сделал ничего плохого. Ты был влюблен и боролся за свои чувства. Так, как умел.
– Пренебрегая ее чувствами.
– Неправда! Иногда мы и сами не знаем, что чувствуем, до поры до времени. Шанс на взаимность был, и нет ничего ужасного в том, что ты его использовал. И раз вы все еще друзья, то… все ведь хорошо?
Натянуто улыбаюсь, не желая с ней спорить, а за ребрами болит все сильнее. Мой шанс на взаимность еще ни разу не сыграл.
Ясмина делает шаг вперед и приподнимает подбородок, касаясь ладонью моей щеки:
– Знаешь, Яр… ты будешь очень хорошим мужем и отцом. Я в этом уверена.
– Почему? – Мой голос вмиг становится глухим, обнажая уязвимость.
– Потому что ты умеешь заботиться, прощать и любить, ничего не требуя взамен. И когда у тебя появится своя семья, ты обязательно узнаешь, каково это, когда точно так же безусловно и искренне тебя любят в ответ.
Грудь и горло немеют, по коже расползается тонкая корка льда. С трудом сглатываю, но так и не могу подобрать слов для достойного ответа. Яся говорит искренне, но она будто проводит новую черту. Самую страшную. Торнадо мыслей раскручивается все сильнее, потому что я уже слышал нечто подобное раньше. И от Риши, и от Саши в те моменты, когда все рушилось.
«Ты хороший, Ярослав. С тобой здорово и комфортно. И ты заслуживаешь любви. Заслуживаешь отношений. Только не от меня. Не со мной».
– Яр, – нерешительно зовет Ясмина, ее ладонь соскальзывает с моего лица и опускается на грудь ровно напротив сердца. – Помнишь, ты мне кое-что пообещал?
– Помню, – киваю я.
Яся
– И-и-и… между нами… ну-у-у… между нами ничего не изменилось?
Ее робость – нокаут. Кровь стынет в венах, счет идет на секунды. Я уже знаю, что это значит. Догадываюсь, к чему все идет. И лучше всего сказать сейчас правду, прекратить игру, отпустить, перестать обманывать и обманываться, но стоит только на миг представить, что я лишусь всего, что связано с ней, как каждую клеточку в теле охватывает немыслимая агония. Это во сто крат хуже, чем расставание с Ришей, в миллион раз больнее, чем обман Саши. Это неукротимая пустота, пожирающая кости, плоть и тонкую материю души. Я не могу. Просто не могу…
– Конечно нет, – отвечаю, но даже не слышу собственного голоса из-за грохота в ушах.
Пусть еще немного, сколько получится, сколько сама захочет, но она побудет со мной. Я закрою глаза на все, что мешает. Буду слепым и глухим к доводам рассудка, пока могу вот так просто ее коснуться. Накрываю ладонь Ясмины своей, и она поднимает голову, ослепляя меня улыбкой.
– Вот и хорошо, – говорит она, похоже, с облегчением, и мне тоже приходится улыбнуться. – Пойдем дальше? Отсюда до гостиницы не так уж и далеко.
– Да. Идем.
– Ты ведь не против, если я сегодня снова останусь у тебя?
– Только рад.
Ее рука снова покоится в моей: пальцы переплетены и ладони прижаты друг к другу. Похоже, я все-таки мазохист, потому что даже сейчас получаю удовольствие от этой неспешной молчаливой прогулки с девушкой, давшей понять, что она не моя. Но эти крошки все равно дороги мне. В конце концов, я действительно привык довольствоваться тем, что есть.
Через несколько минут, когда мы сворачиваем с одной из центральных улиц, шаги Ясмины по узкому тротуару становятся все медленнее. Поглядываю на нее и обеспокоенно спрашиваю:
– Что-то не так?
– Ноги болят, – отвечает она. – Ненавижу эти босоножки. Мне вообще кажется, что изначально всю женскую обувь придумали для пыток и наказаний.
– Давай вызовем такси, – предлагаю я.
– Нет, всего пара кварталов осталась.
– Тогда… я могу понести тебя на руках.
– Еще чего! Не хочу, чтобы ты надорвался, – смеется Ясмина и тянет меня к укрытому во мраке крыльцу цветочного магазина. – Сейчас просто передохну немного и пойдем дальше.
Она садится на одну из ступеней короткой деревянной лестницы, а я опускаюсь перед ней на корточки и развязываю тонкие шнурки, оплетающие щиколотки.
– Лучше? – спрашиваю, стягивая босоножки.
– Намного, – отвечает она, поджимая пальцы на ногах.
Обхватываю холодные ступни и легонько массирую. Яся запрокидывает голову, блаженно замычав, и этот звук отзывается во мне волнующей дрожью. Смотрю вперед и не могу вспомнить, хотел ли я вообще кого-то так сильно? В самом широком смысле этого слова. Я любил Ришу, долго любил. Гораздо продолжительнее, чем кто-либо мог бы подумать. Был влюблен и в Сашу, порывисто и ярко. Но все, что было у меня с ними… все, что я чувствовал тогда, не идет ни в какое сравнение с тем, что я ощущаю, глядя на Ясмину сейчас, слыша ее голос, даже просто думая о ней. Это другое. Необъятное, как океан, неизведанное и манящее, как космос.