Почему русским нельзя мечтать? Россия и Запад накануне тотальной войны
Шрифт:
Нечто похожее, к слову, произошло и в экономике. Россия зажила согласно диалектике переходного периода из ниоткуда в никуда. В 2004 году Егор Гайдар написал: «Либеральное видение мира отвергало право человека на получение общественной помощи. В свободной стране каждый сам выбирает свое будущее, несет ответственность за свои успехи и неудачи». Именно так учат жить Россию последние двадцать с лишним лет. Большинство научилось, но остались и те, кто застыл в непонимании.
Западное общество живет так уже несколько веков. Человек пребывает в глубоко атомизированном состоянии – он сам по себе, он один. Вебер писал, что общение кальвиниста с его Богом происходило в атмосфере полного духовного одиночества. А именно кальвинизм дал идеологическую
Это опять же очень важный момент отличия русского от западного. Бердяев писал: «Каждый – в ответе за всех». Ранее эту мысль настойчиво тянет через многие свои произведения Достоевский. «Домострой» учит: «И нищих, и малоимущих, и бедных, и страдающих приглашай в дом свой и как можешь накорми, напои, согрей, милостыню дай». При этом, как мы помним, давая милостыню, левая рука не должна знать, что делает правая. На Западе понятие милостыни, наоборот, должно иметь рациональное, практическое объяснение; оно тесно сопрягается с понятием индульгенции.
Если русское, православное мировоззрение говорит о милосердии к слабому, о несправедливости такого его положения и необходимости возлюбить его, то кальвинистское понятие мира изначально признает нормальность существования избранных и отверженных. Православный полагает, что Царствие Божие открыто для всех, кальвинист, что оно изначально предназначено лишь для избранных.
Доводит западную мораль до логической точки Ницше: «Падающего толкни!» Возможно ли появление такого философа в России? Розанов на этот счет писал, что подобного человека да с такими речами, будь он русским, тут же бы назвали мерзавцем. Ницше в философии воинствующего гуманизма размышляет о вреде сострадания, позволяющего слабым выживать, тем самым ускоряющего вырождение и разрушающего вид.
Даже сейчас – особенно после нацистских доктрин – это кажется крайностью, но, отбрасывая сантименты, Ницше лишь выжал эссенцию из либерально-протестантской системы с ее доминирующим рационализмом, уничтожающим традиционное общество. Об этом, в частности, пишет Конрад Лоренц: «Действует установка, совершенно законная в научном исследовании, не верить ничему, что не может быть доказано. Борн указывает на опасность такого скептицизма в приложении к культурным традициям. Они содержат огромный фонд информации, которая не может быть подвержена научными методами. Поэтому молодежь “научной формации” не доверяет культурной традиции». Существование Бога не доказано, а значит, Его нет. Как нет и Иисуса Христа со всем его учением о «возлюби ближнего как самого себя». На смену евангелисту Иоанну пришел Ричард Докинз, на смену апостолу Павлу – Илон Маск. Человечность губительна, потому она отмирает (об этом пишет Вебер).
Впрочем, почему только Ницше или нацизм в контексте западного превосходства? Евгеника, например, как известно, развилась в 20–40-е годы прошлого века. Но расцветала она отнюдь не в Германии, а в США. Тогда было насильственно стерилизовано более 70 тысяч американских граждан. Правительство сочло их неблагонадежными и представляющими, используя категории Ницше, угрозу для выживания рода. Данное зверство – самая демократичная и справедливая конституция в мире уже действовала – оправдывал и вдохновлял один из самых известных и уважаемых юристов Америки, Оливер Уэнделл Холмс, заявлявший: «Для всего мира было бы лучше, если бы общество не ждало, пока неполноценные будут осуждены за преступления или умрут с голоду из-за собственного слабоумия, а чтобы не позволяло тем, кто явно неполноценен, плодить себе подобных. Трех поколений вполне достаточно». Ницше аплодировал Холмсу из могилы.
Тут опять же надо сделать ремарку. Запад –
Логика темной стороны состоит в том, что человек – по своей природе охотник, он кровожаден и утверждается за счет силы, за счет доминирования в непрерывной борьбе (Смит возводит данный принцип в абсолют в экономике, Ницше – в философии, Дарвин – в биологии). Потому достаточно создать подходящие обстоятельства, и любой будет способен на злодейство. Особенно если человек, встроенный в систему, маркирует другого как чужого, как противника. Но ведь западная мораль вдалбливает одиночество в борьбе как метод, а значит, любой становится угрозой, так как является конкурентом в достижении цели, мечты. К нему можно – и должно – применить силу, которая в сложившейся системе ценностей будет интерпретирована не как акт агрессии, а как самозащита. Данный механизм воспроизводится не только человеком, но и государством (будь то США в Ираке или Россия на Украине). После система услужливо предлагает внятные объяснения, замаскированные под общечеловеческие ценности, но на деле являющиеся сдерживающими механизмами.
Однако наступает момент, когда система перестает зависеть от тех, кто ее создавал и обслуживал, и становится отдельной сущностью. Она превращается в обособленную структуру, не подпускающую к своим защитным механизмам даже тех, кто формально наделен в ней основной властью. Мир, как в песне Боба Дилана, трансформируется в одну большую тюрьму, где некоторые – заключенные, а остальные – охранники; причем роли эти рандомно перераспределяются.
Один пример из Британии, где мигранты создали сеть борделей и притонов, куда затаскивали несовершеннолетних белых девушек. Порочная география насчитывала более десятка городов. Только в одном крошечном Ротереме, классическом английском захолустье, пакистанцы изнасиловали полторы тысячи девочек в возрасте от 11 до 15 лет. Эта цифра ужаснет еще больше, если учесть, что население Ротерема всего 250 тысяч человек. На девочек нападали в парках, на детских площадках, а после похищали, избивали, насиловали и продавали в другие английские города, обрекая на чудовищное сексуальное рабство. Это кажется диким для любой страны, но подобное происходит в цивилизованной Европе, считающейся вершиной развития гражданского общества.
Но особый ужас заключается в том, что именно эта система породила подобное дьявольское беззаконие. Промышленная революция и становление рыночной экономики создали такую систему, где первичными являются факторы цены и купли-продажи, которые должны быть очищены от любой шелухи, вроде морально-этических норм. Каждый человек выступает по отношению к другому человеку как собственник, но не как равный и тем более не как сострадающий. Рыночные отношения, в которых человек становится и рабочей силой, и товаром, трансформировали не только экономику, но и социальные отношения, мораль, религию, само мироустройство.
В данном контексте последнее слово, произнесенное пакистанцем на суде о сутенерстве и педофилии в Британии, не кажется мягче или логичнее, но у него видятся и дополнительные предпосылки, помимо мразотности говорящего и столкновения цивилизаций. А заявляет «черный» человек следующее: «Все белые женщины годятся лишь для одного: чтобы такие мужчины, как я, трахали их и использовали как мусор!» Нельзя говорить не то что о раскаянии, но даже об элементарной попытке, мимолетной мысли понять чувства и правила страны, приютившей насильника. Общечеловеческие ценности не просто выброшены и растоптаны – их обгадили черные крысы.