Почему все дуры такие женщины
Шрифт:
– Вторая половинка есть у мозга, жопы и таблетки. А я изначально целая.
– Лесбиянство, гомосексуализм, мазохизм, садизм это не извращения, – говорила Раневская. – Извращений, собственно, только два: хоккей на траве и балет на льду.
На голодный желудок русский человек ничего делать и думать не хочет, а на сытый – не может.
И что только не делает с человеком природа!
Мне всегда было
– Фаина Георгиевна, что бы вы сделали, если бы вдруг открыли границы? – спросили у Раневской.
– Залезла бы на дерево. – Почему? – Затопчут.
Я не имею права жаловаться – мне везло на людей.
Однажды я спросила Ахматову:
«Стадо овец… кто муж овцы?»
Она сказала: «Баран, так что завидовать ему нечего».
Невоспитанность в зрелости говорит об отсутствии сердца.
В присутствии Раневской однажды зашел разговор о современной молодежи.
– Вы правы, – заметила Фаина Георгиевна, – сегодняшняя молодежь ужасная. Но еще ужаснее то, что мы не принадлежим к ней.
Бог мой, сколько же вокруг «безумцев»!
Летний дурак узнается тут же – с первого слова. Зимний дурак закутан во все теплое, обнаруживается не сразу. Я с этим часто сталкиваюсь.
Или я старею и глупею, или нынешняя молодежь ни на что не похожа!
Раньше я просто не знала, как отвечать на их вопросы, а теперь даже не понимаю, о чем они спрашивают.
Я дожила до такого времени, когда исчезли домработницы. И знаете почему? Все домработницы ушли в актрисы. Вам не приходило в голову, что многие молодые актрисы напоминают домработниц? Так вот, у меня домработница опекает собаку. Та живет, как Сара Бернар, а я – как сенбернар.
Очень завидую людям, которые говорят о себе легко и даже с удовольствием. Мне этого не хотелось, не нравилось.
Кто-то заметил: «Никто не хочет слушать, все хотят говорить».
А стоит ли говорить?
Женщина в театре моет сортир. Прошу ее поработать у меня, убирать квартиру. Отвечает: «Не могу, люблю искусство».
Соседка, вдова моссоветовского начальника, меняла румынскую мебель на югославскую, югославскую на финскую, нервничала. Руководила грузчиками… И умерла в 50 лет на мебельном гарнитуре. Девчонка!
Дама в Москве: по-французски из далекого детства запомнила 10 фраз и произносила их, грассируя, в нос и с шиком!
Дама в Таганроге: «Меня обидел Габриель д’Аннунцио – совершенно неправильно описывает поцелуй.
Старуха-еврейка ласкает
– Что это у вас, Фаина Георгиевна, глаза воспалены?
– Вчера отправилась на премьеру, а передо мной уселась необычно крупная женщина. Пришлось весь спектакль смотреть через дырочку от сережки в ее ухе.
Я себя чувствую, но плохо.
Я – выкидыш Станиславского.
Раневская на вопрос, как она себя сегодня чувствует, ответила:
– Отвратительные паспортные данные. Посмотрела в паспорт, увидела, в каком году я родилась, и только ахнула…
Когда я умру, похороните меня и на памятнике напишите: «Умерла от отвращения».
– Я не пью, я больше не курю, и я никогда не изменяла мужу потому еще, что у меня его никогда не было, – заявила Раневская, упреждая возможные вопросы журналиста.
– Так что же, – не отстает журналист, – значит, у вас совсем нет никаких недостатков?
– В общем, нет, – скромно, но с достоинством ответила Раневская. И после небольшой паузы добавила: – Правда, у меня большая жопа и я иногда немножко привираю!
А ведь судьба мне – мачеха!
Когда я слышу приглашение: «Приходите потрепаться» – мне хочется плакать.
Осип Абдулов сказал, что если бы я читала просто по радио, вещая в эфир, а не по пластинке, я бы так заикалась и так бы все перепутала, что меня бы в тот же вечер выслали в город «Мочегонск».
8 марта – мое личное бедствие. С каждой открыткой в цветах и бантиках вырываю клок волос от горя, что я не родилась мужчиной.
Когда моя сестра решила переехать из Парижа в Москву – это было в пятидесятых годах, – я прислала ей письмо. Работник посольства, выдававший ей визу, рассказывал, что накануне отъезда сестра пришла к нему и отказалась от поездки.
– Почему? – спросили ее.
– Я не могу ехать, – ответила она. – Моя сестра в Москве сошла с ума. Смотрите, что она пишет: «Ни о чем не волнуйся, приезжай, площадь для тебя есть». Зачем мне площадь? Что я, памятник? Нет, она явно не в себе».
Я социальная психопатка. Комсомолка с веслом. Вы меня можете пощупать в метро. Это я там стою, полусклонясь, в купальной шапочке и медных трусиках, в которые все октябрята стремятся залезть. Я работаю в метро скульптурой. Меня отполировало такое количество лап, что даже великая проститутка Нана могла бы мне позавидовать.
Я не умею выражать сильных чувств, хотя могу сильно выражаться.
У Раневской спросили: что для нее самое трудное? – О, самое трудное я делаю до завтрака, – сообщила она.