Почему же не Эванс?

Кристи Агата

Бобби опять ощутил его до боли крепкое рукопожатие. Потом его пальцы вяло сжала миссис Кэймен. Затем последовало прощание с отцом, и Бобби проводил гостей до парадной двери.

– А чем вы занимаетесь, молодой человек? – спросил Кэймен. – Приехали домой в отпуск.., так я понял?

– Сейчас я занят поисками работы. – После небольшой паузы Бобби добавил:

– Я служил на флоте.

– Тяжелые времена.., тяжелые нынче времена. – Кэймен покачал головой. – Ну, ясное дело, желаю удачи.

– Большое спасибо, – вежливо ответил Бобби и все смотрел им вслед, пока они шли по заросшей сорняками

подъездной аллее.

Он погрузился в мрачное раздумье. Разные мысли беспорядочно мелькали у него в голове.., неясные соображения.., фотография.., лицо той девушки с широко расставленными глазами и пепельными волосами.., а через десять – пятнадцать лет эта Кэймен, грубо намазанная, с выщипанными бровями… Широко расставленные глаза утонули в жирных складках и походили теперь на свиные глазки, а эти ее нестерпимо рыжие, крашенные хной волосы! От юной чистоты не осталось и следа. Какая жалость! А все, наверно, оттого, что вышла замуж за напористого прохвоста, за этого Кэймена. Вышла бы за кого-нибудь поприличней, возможно, даже и в свои годы выглядела бы поизящней. Легкая седина, на бледном, без морщин лице, прежние распахнутые глаза. А впрочем, кто знает… Бобби вздохнул и покачал головой.

– Да, брак у нее – хуже некуда, – хмуро произнес он.

– Что ты сказал?

Бобби вынырнул из глубокой задумчивости и увидел рядом Франки, он и не слышал, как она подошла.

– Привет, – сказал он.

– Привет. Почему вдруг брак? И чей?

– Меня занимали общие рассуждения, – ответил Бобби.

– А именно?..

– Насчет разрушительных последствий брака.

– На ком это сказалось?

Бобби пояснил. Но Франки придерживалась иного мнения.

– Глупости. Женщина в точности как на фотографии.

– Где ты ее видела? Ты была на следствии?

– Разумеется, была. А ты как думал? Здесь решительно некуда себя деть. Это следствие – настоящая находка. Я еще никогда не присутствовала на следствии. Меня пробрало аж до костей. Разумеется, если бы речь шла о загадочном отравлении, было бы гораздо интереснее – огласили бы результаты лабораторных исследований и прочие занимательные подробности. Но, когда подворачивается подобное удовольствие, не надо быть слишком требовательным. Я до самого конца надеялась, что тут все-таки пахнет преступлением, но, увы, об этом, похоже, не может быть и речи.

– До чего же ты кровожадная, Франки.

– Знаю. Это, по-видимому, атавизм – или как там это называется?.. Тебе так не кажется? Я наверняка натура атавистическая. В школе меня даже прозвали обезьянкой.

– Обезьянкам нравится, когда убивают? – вопросил Бобби.

– Ты будто корреспондент «Санди таймс» [9] , – фыркнула Франки. – «У нашего корреспондента на сей счет взгляд весьма определенный…»

– Знаешь, – сказал Бобби, возвращаясь к предмету их беседы, – я с тобой не согласен.., я говорю об этой особе, о Кэймен. Та ее фотография была очаровательна.

9

«Санди таймс» – воскресная газета консервативного направления, публикующая серьезную информацию;

основана в 1822 году.

– Ее просто-напросто отретушировали, – сказала Франки.

– Ну, значит, уж так отретушировали, что никогда и в голову не придет, будто это один и тот же человек.

– Ты слеп, – возразила Франки, – Фотограф сделал все, что мог, но глядеть на нее все равно тошно.

– Совершенно не согласен, – холодно возразил Бобби. – Но где ты видела фотографию?

– В «Вечернем эхе». Это местная газетка.

– Должно быть, она плохо отпечатана.

– По-моему, ты совершенно спятил из-за какой-то размалеванной, истасканной сучки.., да, сучки.., из-за этой Кэймен, – выпалила в сердцах Франки.

– Франки, ты меня удивляешь. Такие речи, да еще у дома священника. Можно сказать, почти на святом месте…

– Нечего было городить всякую чушь.

Теперь оба молчали, и скоро ее внезапный гнев улетучился.

– Что и вправду нелепо, так это пререкаться из-за такой гнусной особы. Я ведь пришла предложить тебе партию в гольф. Что ты на это скажешь?

– О'кей, босс, мой повелитель, – радостно отозвался Бобби.

И они зашагали прочь, мирно беседуя уже об иных предметах – о подрезке или отработке «стружащего удара», коим мяч загоняют на лужайку вокруг лунки.

Недавняя трагедия уже не занимала их мысли, и вдруг, медленным, легким ударом загнав мяч в лунку, Бобби вскрикнул.

– Что такое?

– Ничего. Просто кое-что вспомнил.

– Что же?

– Понимаешь, эта пара, Кэймены.., они пришли, чтобы узнать, не сказал ли тот бедняга что-нибудь перед смертью.., и я уверил их, что он ничего не сказал.

– Ну?

– А сейчас вдруг вспомнил, что тогда он кое-что все-таки сказал.

– Да, нынче ты не в самой блестящей форме.

– Понимаешь, они ни о чем таком не спрашивали. Потому я, видимо, и запамятовал.

– Ну и что же он сказал? – полюбопытствовала Франки.

– «Почему же не Эванс?» – вот что.

– Как странно… И больше ничего?

– Он просто открыл глаза и сказал это.., совершенно неожиданно.., и умер, бедняга.

– Вот что, – сказала Франки, подумав. – По-моему, тебе не из-за чего беспокоиться. Это несущественно.

– Да, конечно. И все-таки лучше бы я помянул об этом. Понимаешь, я их заверил, что он ничего не сказал.

– А это все равно что ничего, – сказала Франки. – То есть это ведь не то, что, к примеру… «Передайте Глэдис, я всегда ее любил», или «Завещание в ореховом бюро», или еще какие-нибудь подходящие романтические «последние слова», как, бывает, пишут в книгах.

– Может быть, стоит им об этом написать, как, по-твоему?

– Я бы не стала. Не было в его словах ничего существенного.

– Должно быть, ты права, – сказал Бобби и снова сосредоточился на игре.

Но окончательно избавиться от этих мыслей ему так и не удалось. Вроде бы пустяк, но он все равно не давал ему покоя… Из-за этого Бобби было слегка не по себе. Франки конечно же рассудила и правильно и разумно. Это в самом деле несущественно, хватит об этом думать. И все же его мучила совесть. Ведь он заверил Кэйменов, что покойный ничего не сказал. Выходит, обманул. Казалось бы, ерунда – но ему было как-то не по себе.