Почерк дракона
Шрифт:
От этого жара кровь в сердце стала запекаться.
Умер.
Он умер.
Он умер. Уже дважды. Дважды за один день.
Шатов застонал, прижимая руки к груди.
– Выпей, – Шатов почувствовал в руках кружку.
– Я… – сказал Шатов и поперхнулся.
Больно…
– Выпей, – приказал Васин голос, – легче будет.
Шатов поднес кружку к губам.
– Залпом, так лучше, – подбодрил его Вася.
Залпом. Шатов влил в себя жидкость, не ощущая вкуса. Глоток.
Горло перехватило,
Словно огонь.
Шатов попытался вздохнуть. Закашлялся.
– Нормально? – поинтересовался Вася.
– Ка… – горло полыхало, Шатов не сразу справился с голосовыми связками, – какого черта…
– Это, брат, особый коктейль. Бодрящий. Чистый спирт с перцем и другими веселыми примесями. Берет за душу?
Шатов помотал головой, пытаясь восстановить дыхание.
– Берет, – засмеялся Вася, – от коктейля вначале умираешь, а потом рождаешься заново.
– Запить… – попросил Шатов, пытаясь стереть слезы с глаз.
– Ни боже мой. Нельзя. Пропадет лечебное действие.
– Сколько я принял? – спросил Шатов.
– Доза стандартная, кружечка в двести граммов.
– Это я сейчас бутылку водки принял?
– Чуть больше, – Вася снова сел за компьютер, – ты пока полежи, болезный, отдохни. А я поработаю.
– Не хочу, – быстро сказал Шатов.
Нельзя спать. Ему нельзя спать. К нему могут прийти эти двое, Васек и Мирон. Шатов тяжело поднялся с дивана:
– У тебя душ есть?
– Есть, по коридору направо.
– Я схожу?
– Давай-давай, только не мешай работать.
В голове начинало шуметь, огонь в горле почти погас и тепло перетек в желудок. Может развезти. Шатов не ел сегодня ничего, кроме яичницы на завтрак.
И пусть развезет. Пусть. Тогда он сможет забыть обо всем. И об Арсении, и о Васильеве. И о том, что в любой момент…
Шатов огляделся. Куда это он собрался? В душ. Кажется, он собрался в душ. Но мыться перехотелось. Он потер глаза.
Это спирт. Бодрящий коктейль. Сердце снова колотилось, но стук его был теперь не барабанный бой страха, а азартный перестук кастаньет. Чудо-эликсир.
На стене коридора, от самой двери висели листы ватмана. Шатов присмотрелся. Фамилии, имена. Даты рождения. И еще даты…
– Что это у тебя в коридоре, Вася? – спросил Шатов, – Список покойников?
– Там у меня стена скорби.
– То бишь? – Шатов вернулся в комнату и снова сел на диван.
Жар из желудка распространился по всему телу. Стало очень покойно и уютно.
– Там на стене список тех, кого я не могу включить в свою коллекцию. Так называемые пропавшие без вести. Ушли и не вернулись.
– До фига их там у тебя!
– До фига. Самое обидное, что большинство из них у меня в другой части коллекции наверняка есть. Среди неопознанных трупов. Но хрен их сопоставишь. Обидно, да?
–
– Нормальные дела!
– Ну, не знаю… – пробормотал Шатов, – смерть – это такая штука…
– Какая штука? – Вася оторвался от компьютера и вместе с креслом обернулся к Шатову. – Какая?
– Не коллекционная. Смерть – это…
– Смерть – это что? – Вася прищурился.
– Штука интимная, – Шатов облизал губы, – о ней не принято говорить…
– Не принято! – на Васином лице появилась гримаса отвращения. – О ней только и говорят. С каким удовольствием пипл хавает информацию о катастрофах и убийствах! Пальчики оближешь! Ты только дай ему посмотреть на лужу крови и кучку кишок, и пипл затащится, как от дозы наркоты. И тут привыкание почище чем к траве или ширке.
– Фигня, – сказал Шатов.
– Не фигня, милый, не фигня. Если бы фигня, ты бы у меня не покупал за хорошие бабки эти фотки и справочки.
– У меня есть сегодня необходимость, – все плыло перед глазами, Шатов с усилием выталкивал из себя каждое слово.
– Сегодня! Необходимость! А ты ко мне сегодня первый раз пришел? А?
– Сегодня мне очень нужно… – пробормотал Шатов, заваливаясь на бок, – очень нужно…
…И тут же открыл глаза. Васи за столом не было. По экрану монитора скользили какие-то абстрактные фигуры, меняя цвет и очертания. Шатов попытался встать, но сразу же отказался от этой попытки. Тело не хотело выпрямляться. Телу было очень больно. Оно болело все целиком, не размениваясь на ребра и почки. Каждая клеточка тела Шатова стонала и кряхтела.
Очень вредно спать в такой неудобной позе, подумал Шатов. Очень вредно спать в такой неудобной позе после таких чувствительных побоев. И самое обидное, что, как бы тело ни было право в своем нежелании вставать, ему все равно придется вставать. Придется выпрямляться, разгибать затекшие конечности и заставлять избитую плоть снова двигаться.
Особенно плохо справа, там, где оканчиваются нижние ребра. Шатов попытался вздохнуть поглубже, замер, пронзенный болью, и осторожно выдохнул сквозь зубы.
Больно-то как!
Вставать пришлось в несколько приемов. Аккуратно перекатиться на бок, спустить ноги с дивана… Кстати, когда это он умудрился разуться? Потом, прижимая руку к эпицентру самой острой боли, начал осторожно вставать. Осторожно. Еще осторожнее…
Мать твою! Шатов застонал и застонал громко, не сдерживаясь. Как же это он вчера не почувствовал, насколько сильно и качественно его обработали посланцы Васильева.
Кстати, рубаху он тоже вчера умудрился снять. И… Черт, какие красивые, с сильным уклоном в багрянец, у него синяки. Шикарные. Равномерно покрывающие грудь и бока.