Почетный караул
Шрифт:
— Она меня вовсе не прельщала, — сказал полковник Росс. — Если бы Кларк решил больше не баллотироваться, я просто счел бы это своим долгом. Среди выразивших желание выставить свою кандидатуру я не видел ни одного, кто захотел бы или сумел, если бы захотел, удерживать председателя палаты в рамках честности.
— Знаю, — сказала миссис Росс. — Но сладить с Освальдом и ты не сумел бы. Вот о чем я думала. Ты ведь политиков не понимаешь.
— Обидное заключение! — сказал полковник Росс уязвленно. — А мне казалось, что мало кто понимает политиков так хорошо, как я.
Миссис Росс перегнулась через стол, похлопала его по руке и сказала:
— Я только о том, что ты и понимая не захочешь поступать так, как требуется для того, чтобы иметь дело
В политике первое — добиться избрания и оставаться избранным. Если ты на это не способен, все остальное значения не имеет, поскольку это тебе не дано. Для политиков вопрос стоит так: или они тебя используют, или ты их используешь. Я вовсе не хочу сказать, что они слишком умны для тебя. Я убеждена, что ты их видишь насквозь. Но этого недостаточно. Чтобы использовать их, ты прежде должен внушить им, будто это они тебя используют. Ты вовсе не должен предупреждать заранее…
— Ну а по-моему — должен, — сказал полковник Росс. — Если я чувствую, что мой долг — провести в законодательное собрание честного человека, подразумевая в данном случае себя, то в первую очередь мне, несомненно, следует убедиться, что этот человек, то есть я, действительно честен. Рассчитанный нечестный ход — обмануть Освальда или позволить ему обмануться — скверное начало.
— Ты меня совсем сбил, — сказала миссис Росс. — Только мне кажется, тебе иногда следует проверять, не видишь ли ты свой долг в том, что предпочтительнее для тебя, а не в том, что больше послужило бы интересам других людей. Ну ешь же, ешь! — Она замолчала, а когда он очистил тарелку, сказала: — Насколько я поняла, ты все утро провел с генералом Николсом. Каким он тебе показался?
Полковник Росс сказал:
— По-моему, генерал Николс большинству людей кажется таким, каким он хочет им показаться. По-моему, им владеет какая-то цель. И, подобно апостолу Павлу, для всех он делается всем. По-моему, он часто подгоняет свои слова под своего собеседника, то есть я не хочу сказать, будто одному человеку он говорит одно, а другому — прямо противоположное, но что это одно он говорит по-разному. Я испытываю уважение к тем, кто умеет держать себя в руках. Ну и мне, возможно потому, что я судья, всегда импонирует человек, который умеет выделить суть и отстаивает ее, а не ходит вокруг да около.
— Короче говоря, он сумел тебе понравиться.
— Вернее, я не исключаю такой возможности, — сказал полковник Росс и отхлебнул кофе. — А что о нем сказала Сэл?
— Немало. Например, что он пристрелит собственную мать, если, по его мнению, она окажется не на высоте.
— Ну а еще что? — сказал полковник Росс. — Про это я знаю. Хэл Култард вчера вечером что-то бурчал про то, как Николс пристреливает людей. Лично я сомневаюсь, чтобы он когда-нибудь кого-нибудь пристрелил.
— Она думает, его цель — что-то устроить Нюду, какую-то пакость, как она выразилась. Она говорит, что он персональный палач начальника Штаба ВВС. Об этом я ничего не знаю, но, как я упомянула, генерал Бакстер вел себя так неуклюже, как обычно ведут себя мужчины, когда знают что-то для тебя неприятное и торопятся убраться подальше, пока ты еще не знаешь. В любом случае генерал Николс, по-моему, опасный человек.
— Сэл мне очень симпатична, — сказал полковник Росс, — но ее суждения о чем бы то ни было особого доверия у меня не вызывают.
— Ее суждения тут ни при чем, — сказала миссис Росс. — Генерал Николс внушает ей страх. Можешь смеяться, Норман, но опасным генерал Николс мне кажется не из-за того, что мне о нем известно. Мне о нем ничего не известно. И не из-за того, что говорит Сэл. Сэл говорит, что ей в голову придет. А из-за того, что Сэл, хотя и боится его, боится, что он сделает Нюду пакость, неприязни к нему не испытывает — как, например, испытывает ее к подполковнику Каррикеру. Вот ты сказал, что для всех он делается всем. По-моему, это очень интересно, хотя я не думаю, что генерал Николс такой, да вряд ли и апостол Павел был таким. Вероятно, апостол Павел просто мнил себя таким. Но все-таки это
— Не вижу, над чем тут можно смеяться, — сказал полковник Росс. — Однако не думаю, что Николс хоть в какой-то степени заинтересован или намерен сделать Нюду или кому-нибудь еще пакость, как выразилась Сэл. В любых человеческих ситуациях, даже простейших, действует больше переменных факторов, чем способно объять человеческое сознание. Феномен, который ты отлично описала — что его боятся, но не испытывают к нему неприязни, — легко объяснить. Он внушает тебе, будто некоторые вещи самоочевидны, внушает с поразительной силой, и в результате ты приходишь к убеждению, что у тебя с ним общие цели, общие планы. А обработав тебя таким образом, он далее может показать тебе, что одна из главных помех для осуществления вашего общего плана — ты сам. И ты обнаруживаешь, что, в сущности, он прав, а в таком случае ты поможешь ему увидеть, как лучше тебя убрать. Держаться при этом, мне кажется, он будет очень серьезно, очень сочувственно. И неприязни к нему у тебя не возникнет.
— Если бы я могла поговорить с ним! — сказала миссис Росс. — Я бы узнала, что у него на уме, и я бы поняла, как надо за него взяться. Нет, я не сомневаюсь, что он умеет держать себя в руках, как ты говоришь. Но откуда следует, что у него блестящий ум? Например, что он тебе говорил?
— Это не совсем верно, Кора, — сказал полковник Росс. — Я ведь упомянул лишь, что мне импонирует человек, который умеет выделить суть и отстаивает ее. Мне кажется, суть, обеспечивающую победу в войне, он выделяет с большой ясностью. Я вовсе не утверждаю, что он предлагает блестящие решения, а лишь то, что он умеет отделить факты от впечатлений. Он не позволяет привходящим обстоятельствам сбивать себя с толку, идет ли речь о чем-то крупном или о мелочи. Он говорил о крупном — о проблемах Квебекской конференции, и о мелочи — о дисциплинарных трудностях, возникших из-за цветных офицеров, я тебе о них упомянул вчера вечером. И в обоих случаях его мысль исчерпывалась тем, что не надо делать того, чего ты сделать не можешь. Мысль, по-твоему, блестящая?
— Нет, — сказала миссис Росс.
— Однако при принятии решений она может оказаться очень важной. Большинство людей, пожалуй подавляющее большинство, столкнувшись с трудной ситуацией и не зная, как поступить, не делают ничего, но усердно доказывают необходимость изменить ситуацию так, чтобы они знали, как им поступить. Нравится ли тебе это или нет, но существуют вещи, твоему воздействию не поддающиеся — как бы ты сильно этого ни хотела, как бы жизненно важно для тебя это ни было. Парашютист, выпрыгнув из самолета, ни при каких обстоятельствах не может забраться назад. Пусть даже он видит, что будет убит, когда приземлится. Земное притяжение — это условие существования, а не теория. И в неприятностях с цветными офицерами мы имеем дело с условием нашего существования, а не с теорией.
— Но ты мне не объяснил, что это за неприятности.
— Все то же самое, — сказал полковник Росс. — Постоянное зло. Ты о нем читаешь в книгах, где оно часто оборачивается трагедией. В жизни, при всей трагичности, оно становится утомительным. Нескольких офицеров-негров откомандировали на базу в связи с одним проектом, и Моубри устроил для них отдельный офицерский клуб. Они усмотрели в этом расовую дискриминацию, и вчера вечером их компания попыталась войти в офицерский клуб базы. Для них он — запретная зона. Произошла стычка, довольно умеренная, без драки. Подчиненные Джонни Сирса арестовали не то пятерых, не то шестерых. В тот момент мы не знали, что из этого воспоследует, а теперь, мне кажется, дело обойдется без последствий. Я поговорил с офицером, которого прочат в командиры группы, и он настроен позитивно. Когда это произошло, он был в госпитале, но его выписывают. Я думаю, он с ними сладит. Их было немного, и, по-моему, по-настоящему туда рвались только двое, если не вовсе один.