Почка для Президента
Шрифт:
– Что ж, если так, то послушай, что там было...
После рассказа, Одинец прокомментировал:
– Ты, Мцыри, сделаешь великое дело, если за этих ребят заступишься. Свернешь башку Алиеву и его обнаглевшим шестеркам...Если хочешь, можем вместе устроить им небольшое Бородинское сражение. Мне - во, как надоело сидеть без настоящего дела, - Одинец протянул ребром ладони по горлу. И допил водку.
– Но для этого нам потребуется хотя бы три свободных дня.
– Два дня мы как-нибудь выкроим. У Татарина есть мобильник или хотя бы пейджер?
–
За дверью послышались шаги. Одинец выключил свет.
– Все, - сказал он, - я откидываю копыта. Завтра похороны Таллера, на поминках и договорим...
Карташову долго не спалось. Он перебирал в памяти события прошедшего дня и постоянно возвращался к "батуту", и с этим сладким ощущением погрузился в зеленый сон - мягкий, крепкий, каким он когда-то спал в утробе матери...
Бой в Рождествено
Однако на похороны Таллера на Ваганьковском кладбище Брод поехал один. Оставив машину на улице Сергея Макеева, вплотную подходящую к кладбищу, он направился к памятнику Высоцкому. Как всегда, возле и за оградой лежали цветы, у некоторых были отрезаны головки, как страховка от кладбищенских воров. Он смотрел на скованного гитарой и чем-то еще неуловимым, возможно, простыней, на которой умер бард, или аллегорической смирительной рубашкой, и думал невеселые думы. Подошедшая к памятнику молодая пара, положила за ограду букет красных гвоздик, после чего зажгла плошку, постояла и удалилась в сторону трамвайных путей.
Брод приехал раньше, еще шло отпевание в часовне, а когда вынесли оттуда гроб с Таллером, он не сразу присоединился к процессии. Он вернулся к машине и вытащил из багажника небольшой венок, в который были вплетены тридцать две розы и сорок белых гвоздик.
Странное дело, в веренице сопровождающих Таллера людей он не увидел ни одного знакомого лица. Правда, когда впереди идущие женщины свернули налево, в узкую аллею, в одной из них он узнал жену Таллера. Рядом с ней, в черном платке, надвинутом на лоб, шла дочь...Уныние исходило от каждого сантиметра кладбищенского пространства.
Замыкал процессию пожилой мужчина, сильно опадающий на одну ногу, он был в темном с серым каракулевым воротником пальто и в довольно поношенной ондатровой шапке. Когда-то, еще в начале их деятельности, этого человека Брод встречал на днях рождения Таллера - это был его отец, давно-давно сменивший семью...
Внезапно перед глазами Брода промелькнуло невыразительное лицо еще довольно молодого, с бегающими глазками субъекта. Внимание привлекали руки, по локоть засунутые в карманы длиннополого пальто, под которым могло притаиться все, что угодно. Черная вязаная шапочка натянута по самые брови, человек шел по параллельной аллее, в другой процессии.
Брод, немного отстав, сошел с дорожки, и, обходя индивидуальные владения мертвецов, подался к забору и вдоль него направился на выход. Он пожалел, что не взял с собой никого из охраны...
К своей машине он подошел
Он не стал разогревать движок, а сразу же вырулил из ряда машин и, не разворачиваясь, рванул в сторону Большой Декабрьской улицы, чтобы оттуда выбраться на улицу Красная Пресня.
Однако на повороте ему показалось, что за ним увязался джип, с гроздью фар над лобовым стеклом. Потом он потерял его из виду и, уже будучи в центре, ему опять показалось, что этот джип несется в общем потоке автотранспорта, движущегося параллельно.
Из машины он позвонил Галине и попросил ее приготовить чай с малиной и гренками. Он чувствовал озноб, хотелось внутреннего прогрева.
Через сорок минут он уже поднимался на лифте в квартиру к своей гражданской жене. Однако ни радость, ни окрыленность от встречи были в тот день его спутниками. Наоборот, чувство обреченности не покидало его, хотя он и не смог бы назвать сторону света, откуда исходила опасность...
В прихожей пахло ванилью - Галина что-то пекла. В ванне, куда он зашел помыть руки, стояли ароматические шампунные запахи. Они ему показались неуместными и на мгновение у него перехватило дыхание.
Чай был горячий и крепкий. В комнатах тихо, тепло - комфортно. И постепенно нервы у Брода стали оттаивать и он, покурив, почувствовал приятную примятость кресла и полную безопасность.
Они пили чай, хрумкали гренки, печенье с корицей и вели обычный, застольный разговор. Он рассказал ей о посещении кладбища, однако ни словом не обмолвился о похоронах Таллера. Он подумал, что надо будет позвонить его жене и как-то объяснить свое отсутствие на церемонии похорон. Но пока не до этого, его занимали гораздо более серьезные проблемы.
– Если вдруг...Да мало ли что в жизни случается, - Брод интонацией голоса пытался придать словам особую значимость, - живем в такое время, когда ни в чем нет уверенности...У меня в шкафу, в кейсе, лежат для тебя деньги и кое-какая бижутерия. Золотая, естественно...На первые десять лет жизни тебе хватит не только на хлеб с маслом, но и на бензин для машины.
– Ты что, помирать собрался?
– Галина запахнула халатик и мило улыбнулась. Впрочем, это ей не трудно...
– А что ты своей жене оставишь?
– Не ей, а своим детям - всю недвижимость...А ты с такими деньгами можешь выйти замуж...хотя бы за того же Мцыри...
Женщина попыталась что-то возразить, но Брод махнул рукой.
– Перестань, я же не слепой! Он мне тоже нравится, хотя связывать с ним жизнь рискованно - слишком критично парень относится к жизни.
– Что еще скажешь?
– Галина была явно смущена и не знала, как выйти из щекотливого положения.