Почти библейский исход

Пронин Денис

Пока припарковался, пока вылез — «скандалисты» уже здесь. И «тесть» с дочерью в обнимку подходит.

— Моего Андрюху на этого перестарка поменяла??

Вот так, без разминочного «здрасьте» или ещё чего… Что ж, сказал гадость — получи в радость! На, идиот! Просто, без затей, в рыло. Скандалист явно столь быстрого перехода к активной фазе диспута не ожидал. Пока он поднимался с земли, я споро избавился от навешанных «железок».

— Для активно-непонятливых: никто никого ни на что не менял. Есть претензии — высказывай, но мне. Жену не трогай.

Драки как

таковой не получилось — его попытка «схватить, повалить и придушить» провалилась. Стреножил его я, при этом объясняя, что против него ничего не имею, но вот гадости о Юле говорить не стоит. В итоге поднимались мы уже относительно спокойными — у меня бешенство схлынуло, а майор… Плакал майор. Горько плакал.

Фух! Тяжело мне дался поздний обед (или ранний ужин). Выпили, и майор расклеился окончательно. Обстоятельно рассказывал мне, как «его оболтус» рассорился с Юлькой, как он надеялся, что всё наладится… Убедил таки сыночку идти мириться, помог путёвку в тот же отель купить… А вон как всё вышло! И жаль его, и помочь ничем не могу… Наконец, после очередной «соточки» на пару с тестем отвели и уложили отдыхать в одной из комнат, на всякий случай избавив от стреляющее-колюще-режущего. Вернулись за стол. Теперь можно и с тестем поплотнее познакомиться.

— Юль, папе всё рассказала?

— Про Египет — всё, что знала. Про раньше — давай сам!

— Хорошо! Пётр Рябушинский. Вроде к тем Рябушинским никакого отношения не имею, специально не докапывался. Не женат, детей — известных — нет. Скорее всего, родственников — тоже, хотя надеюсь, что, может, в Тае и выжили. Всё движимое имущество — перед вами, из недвижимости — квартира и дача, и то, и другое — бесценно. В смысле — ни хера не стоит. Люблю вашу дочь, свою жену. Пожалуй, всё.

— Михаил Энгельсович, гхм, Михаил. Фамилию знаешь. Отец. Как дальше жить думаете?

Классно товарищ вопросы ставит! Пока одни мысли не особо оформившиеся, а необходим доклад! Ну, вывалил ему все «недомысли» и про Подмосковье, и про «имение». Минут в двадцать под полбутылки на троих уложился. Отдельно упомянул про необходимость тщательно подготовленной и укомплектованной разведки местностей, и там, и там. И только после этого возможно строить какие-либо далеко — и не очень идущие планы.

Дальнейшая беседа была прервана тактичным взмявом. Ох, блин! Совсем, идиот, расклеился! Судя по тональности и густоте голоса, до конфуза — минуты две… Извинившись, вымелся на улицу с переноской наперевес.

Судя по всему, котя терпела до последнего. В этих делах — своих — она обычно стеснительна и скрытна. То есть, когда я сижу на фаянсе с сигаретой, она считает себя вправе зайти и развалиться, а вот когда ей приспичивает — необходима уединённость… Вплоть до того, что мявом меня из душа выгоняет! Единственное исключение — позволяет с горшка не вспархивать испуганно, дескать, за компанию — позволительно. А сейчас только и успела на газончик придомовой скакнуть — тут же присела и зажурчала… Долго. Потом демонстративно закопала напруженное, минуты две искала место, облегчилась уже по-крупному, муркнув, обтёрла мне ногу, проигнорировав переноску,

и села на крыльце у двери. Типа, открывай, сама дойду!

Эпилог второй части

— Дядь Тоть! Ну расскажи ещё!

Седой как лунь аспидно-чёрный негр, поправив несоветского вида «калаш», раздражённо дёрнул плечом.

— Вась, ну сколько можно, а?

Смутившись и ещё более потемнев, хотя вроде больше уже и некуда, добавил:

— За последние семь лет я — приблизительно — раз с тысячу вам про Петра рассказывал. Да мама Юля всё что знала. Да дядя Миша с тётей Аней… И дядя Андрей с тётей Викой… Я лично уже и не знаю, что вам рассказать — всё что знал и помнил, вы наверняка наизусть уже знаете!

Девица лет тринадцати, сидевшая, привалясь к боку плотного темноволосого парня, вздохнула.

— Да знаем… Только Ваське хорошо, он его хоть как-то помнит, а я…

— А что — Васька-то? Всех воспоминаний — большой, тёплый, родным пахнет и усы колючие… И подкидывал к потолку… Дядь Тоть! Вот почему так — только это и помнится?

— А как вас с Машетой искали в лесу и потом ремня всыпали?

— Это тоже… Только ведь за дело же!

— Это ты сейчас понимаешь, а тогда? Кто супился неделю и задницу потирал?

— Да я… Он же потом объяснил всё…

— Я знаю. Вот как я вам объяснить могу, какой он? Мы познакомились — один человек, потом, когда он с вашей мамой познакомился — другой… А последнее время — совсем третий!

— А третий — это как?

— Не знаю как. Пока из Египта плыли — от весёлого отдыхающего совсем ничего не осталось. А как ты, Васька, родился — у него даже смех другим стал. Хоть деда Мишу расспросите — была разница или нет. Он-то с ним в первый раз в Домодедово встретился. А как здесь жизнь налаживать взялись, добравшись — совсем с неизвестной стороны открылся. Это сейчас вроде всё налажено и худо-бедно года три на всём своём прожить можем в случае чего, а тогда?

Старый — уже — Тамир ушёл в воспоминания. Всё было — и хорошее, и худое. Осваиваемый на ходу русский язык, непростой характер беспросветно любимой жены, неуют и неухоженность первых лет. Чудом найденный и практически силком притащенный в общину молоденький парнишка — студент пятого курса мединститута, тяжкий гемор по спасению его конспектов, то, сё… И идиотская смерть Петра — не от пули и не от заражения. Не должны так люди умирать! Простудился — и ушёл. Юля никому последний долг не передоверила — как понятно стало, что отходит, трое суток с ним сидела. А как дышать перестал — сама голову прострелила. И полсуток выла у кровати. И одна до сих пор. Совсем недавно, с год всего, как улыбаться стала…

— Очень он море любил. И Солнце. И тепло. Тогда, давно. Когда вас не то что в помине — в мыслях даже не было. А как по суше в Москву отправились — ни разу не вспоминал. Из старых «любвей» только кошка осталась. Ну, и друзья, конечно.

Конец