Почти цивилизованный Восток
Шрифт:
Слева дверь темного дерева с металлическими накладками. Впрочем, открывается он от прикосновения.
Эдвин, тихо матюкнувшись, опускается на пол рядом с телом.
– Умирает? – Чарльзу почему-то неудобно смотреть. У него братьев не было. Ни названных, ни родных. Сестра вот только, да и та уехала.
– На грани, - Бертрам поморщился и указал на дверь. – Оттуда несет смертью.
А ведь огонь сюда не добрался. Пожар, устроенный в доме, остался наверху. Здесь же… ни копоти, ни жара. Дым только. Дым вот должен был бы просочиться.
Почему
Все-таки артефакты? В подвале? Стало быть, подвал был важен. Возможно, не столько он, сколько место, куда он вел. Его защитили, но второй всплеск силы выпил защиту.
– Позволь мне, - Бертрам встал перед дверью.
А Эдвин снова что-то творил, что-то невообразимо сложное, похожее на хрупкую арку из зеленого света. Смотреть на нее было больно, и Чарльз отвернулся.
Вдохнул.
И с трудом выдохнул.
Он не некромант, но этот запах… смерть всегда пахнет по-особому. А еще чувство такое, будто он снова на том треклятом острове.
Безнадежности.
Тоски.
Следом накатило желание перерезать глотку. Себе? Можно и себе. Но остальным тоже. Эдвин мучается… к чему? Жизнь – это боль, а боль…
Боль пришла изнутри, полыхнула синим пламенем, сметая наваждение. И Чарльз потряс головой.
– Здесь…
– Ловушка, - спокойно отозвался Орвуд сминая что-то темное, рваное и отвратительное даже с виду. – Весьма любопытная. Побудь там. Надо… поглядеть. И дверь прикрой.
Чарльз не стал спорить.
Прикрыл.
И подошел к Эдвину.
– Что с ним?
– Пока не пойму. С виду повреждений нет, разве что на голове ссадина, но это мелочь.
– Может, череп проломили?
– Обижаешь. Я все-таки кое-что в целительстве смыслю. Кожу порвали и все… скорее похоже на отравление, но чем? Сиу… ты выкупил мальчишку?
– Да.
– Хорошо. Я с ним поговорю.
– Только аккуратно. Все-таки ребенок.
– Если все так, как я думаю, то на совести этого ребенка многие жизни.
– На совести тех, кто пользовался этим ребенком. Но… да, надо будет, чтобы глянул.
Говорить стало не о чем.
А вот тип на полу умирать перестал.
– Они… разговаривали. О том, что какой-то сыщик получил приглашение. Были недовольны. Но вот… настолько ли? Если подозревали, то почему пригласили меня вступить?
– Пригласили? – Эдвин подобрался. – Интересно… очень интересно. Позже поговорим.
Глава 40 Еще не последняя, но весьма к тому близкая
Глава 40 Еще не последняя, но весьма к тому близкая
Орвуд вернулся.
Злой.
От него тянуло темной мертвой силой.
– Не приближайся, - Эдвин встал. – Пожалуйста.
Зеленое марево, висевшее над раненым, отозвалось на близость некроманта яркими вспышками. А после и вовсе побледнело, почти рассеялось.
– Извини, - Бертрам попятился. – Там убивали.
Он потер лицо.
–
– Трое. Женщина. Двое мужчин. Женщина, насколько я понял, та, что продала Эву. Лицо изуродовано. Мужчины, думаю, просто помощники. Но… там убивали не их. Не только их, если точнее. И не просто убивали. Жертвоприношения.
Орвуд выдохнул.
– Сейчас… я собрал, что смог. Алтарь. Старый. И пользовались им не один год. Прикладная, чтоб её… некромантия. Сила слегка… опьяняет, но пройдет. Ненадолго.
Он отступил к стене, оперся на нее, а потом просто осел на пол, где и сидел несколько минут.
– Некромантия бывает разной. Я… урожденный некромант. Сродство к силе и все такое… и ограничения. С детства ограничения. На самом деле нас окружает смерть. И болезнь. И муки… помню как-то… кучера лошадь лягнула. В грудь. И я ощутил его боль. Мне она казалась такой… такой желанной. Я забрал её. А потом, когда он умер, и силу забрал. И испугался еще. Отец позже объяснил… так вот, мне не нужны ритуалы. Не нужно мучить жертву, чтобы получить силу.
– А там?
– Отец говорил, что искусство смерти… влечет людей. Им кажется, что познав его они научатся эту смерть откладывать.
– Вечная жизнь?
– Именно. И… тогда, еще в Старом свете, проводились опыты. Оказалось, что любой дар можно приспособить, хотя, конечно, деланный некромант всегда будет слабее урожденного. Ему как раз нужны и ритуалы, и… остальное.
Смерть.
Убийство.
– А еще он сказал, что весьма часто они сходили с ума. И сила… отец учил меня контролировать, что силу, что желания. А это… это сродни опиуму. Или виски. И те, кто прикасаются, раз за разом, к чужой боли, становятся зависимы от нее. Там… там пахнет болью. И смертью.
– Я могу войти? – просто сидеть было невыносимо.
– Сейчас да. Если хочешь. Ловушек нет, силу я тоже подчистил. Только… там все равно будет неприятно находиться.
Да неужели? В месте, где пытали и убивали людей?
Чарльз толкнул дверь. И светляка еще одного создал.
Узкий коридор.
И снова дверь. За ней – пещера… нет, подвал. Возможно, когда-то это было именно пещерой, с высокими сводами, с округлым потолком, и уже после люди доработали её под собственные нужды. Они убрали стены за кирпичной кладкой. Украсили их железными крюками. Поставили факелы.
И чаши.
Чарльз посадил светляка в ближайшую, и масло в ней вспыхнуло. И в следующей тоже. Чаш была дюжина. Совпадение?
Вряд ли.
Рядом с каждой на полу выбит знак. Мастерок… книга… ружье? Змея. Символы что-то да значат. Чарльз прошелся, пытаясь запомнить каждый.
И остановился у алтаря.
Или это… нет, все-таки алтарь. Темный камень, слегка отесанный с боков. Неровный. Ноздреватый. И рука скользит по поверхности его. От прикосновения остается неприятное чувство, будто Чарльз ненароком дотронулся до чего-то на редкость… омерзительного?