Почти цивилизованный Восток
Шрифт:
Даже чай нравится далеко не всем. Что уж о людях говорить?
– Вот и разбавляли молоком, сахар добавляли для сладости. А потом как-то и привыкли.
Чай… был чаем.
Зря я придираюсь. Все не трава, которую мы дома пили последние пару лет. Я уж и вкус-то чая позабыла. А ворчу. Или это от нервов все?
Матушка…
Хоть бы спросила. Если бы спросила, я бы сказала, что… что мне плохо. И я понятия не имею, что мне делать. Или не делать? И как сделать так, чтобы все не разрушить. И как понять, не поздно ли это делать?
И…
И мы пили чай.
Молча.
– Возможно, ты не откажешься разделить со мной обед? – поинтересовалась матушка и улыбнулась хитро. – В животе урчит.
– Громко?
– Очень.
– И неприлично.
– Именно, - её улыбка была светлой. И… и она сама изменилась. Нет, платье осталось прежним, старым, с выцветшими рукавами, дважды, если не трижды, перелицованное. И я помню, как она его шила.
И…
И прическа. Матушка зачесывала волосы гладко, и в косе её светлой блестели нити седины.
Но все-таки… почему она не кажется такой… такой правильной в этом вот кресле? Среди позолоты, блеска и пафоса? Почему выглядит так, что поневоле забываешь и про платье, и про прическу, и про то, что драгоценностей у нее нет, обручальное кольцо и то было заложено.
И…
– Не откажусь, - вздохнула я. – Это нормально, постоянно хотеть есть? А еще она меня овсянкой уморить пытается!
– Травит?
– Нет. Но ты бы попробовала ту овсянку!
– Милли, - матушка глянула с укоризной. – Овсянка весьма полезна для цвета кожи. И волос.
– У меня и без нее нормально и с цветом кожи, и с волосами. И… и на обед вареная рыба! Два листика салата! Кусочек хлеба. Вот такусенький! – я показала пальцами размер этого хлеба. – Леди пристала сдержанность… не знаю, как леди, но я скоро подохну на таких харчах!
– Милли…
– Извини, мама. Это просто…
– Тяжело?
– Да.
– И хочется сбежать?
Хочется. Еще как. Почему все сказки заканчиваются на «жили долго и счастливо»? Но ни в одной не говорится, как именно? Или просто потому, что сказке лучше сказкой оставаться?
– А ты…
– Мне тоже хотелось, - матушка вздохнула. – Наверное, если бы не некоторые… обстоятельства, я бы и сбежала. Но бежать было некуда… знаешь, я ведь привыкла, что вести дом – это отдавать приказы слугам. Проследить за экономкой. Забрать домовые книги. И с кухаркой обсудить меню на неделю. Леди нет нужды брать в руки тряпку и самой вытирать пыль. Или ощипывать кур. Или… нет, сперва-то в доме слуги были. Конюхи. И еще женщина, которая следила за порядком. Я ей не понравилась.
Странно было слушать такое.
– И она постоянно пакостила. Подавала холодный завтрак. Или готовила вовсе не то, что сказано. А когда готовила по моим рецептам, то получалось что-то совершенно несъедобное. И она всегда подчеркивала, что я настояла. Никто ничего не говорил, но мне было до ужаса стыдно. Твой отец…
Матушка поднялась к отделанному серебром рогу.
– Обед… обильный?
– Да. Если… леди это позволено.
Она чуть кивнула. И подняла рог. Странно это, говорить в коровий рог, пусть и отполированный до блеска, и украшенный серебряными узорами. Даже камушки вделали. Но все равно…
– Прогресс, - матушка вернулась на место. Она присела и разгладила юбки.
– У меня не тот цвет лица, - пожаловалась я. – И волос.
– И еще ты слишком высокая.
– Про это не говорили.
– Не волнуйся, еще скажут, - утешила матушка. – И про рост, и про вес, и про форму ушей.
– А с ней-то что не так? – уши я потрогала, убеждаясь, что, вроде, больше не стали.
Они даже не оттопыренные. Нормальные у меня уши.
– Ничего. Как и со всем остальным. Просто повод.
Повод… стало быть, просто повод…
– Ты слишком другая Милли, - матушка поглядела на меня с сочувствием. – И я в свое время была такой же. Чересчур нежная. С кожей, которая моментально обгорала на солнце. С руками, что, стоило взяться за тряпку или веревку, покрывались мозолями. А те не заживали. Я простывала от дуновения ветерка и маялась жарой. Мерзла по ночам. Днем же яркое солнце вызывало головные боли. Меня ужасали люди, среди которых я оказалась. Особенно женщины. Резкие. Наглые… они смеялись над моими манерами. Оказалось, что мне врали и манеры вовсе не так уж важны. Порой важнее умение стрелять.
– Ты… хорошо стреляешь.
– Научилась, Милли. Просто в какой-то момент я… я решила доказать, что я не хуже. И я научилась. Стрелять. Потрошить и чистить рыбу. Свежевать кроликов. Раскладывать костер.
Она вздохнула.
– Только… ничего не изменилось. Как бы я ни пыталась казаться своей, я оставалась чужой. Пусть даже кожа моя стала жесткой и темной от солнца, руки загрубели, голос осип… это ничего не изменило.
И я… я поняла, что мне пытались сказать.
– То есть, притворяться леди не имеет смысла?
Матушка кивнула.
– Притворяться – нет. Но ты и есть леди. Просто другая. И чем раньше они это усвоят, тем проще будет всем.
– А усвоят?
Матушка слегка пожала плечами.
– Шансы есть, но… просто не будет.
Можно подумать, когда-то было просто. И я решилась задать вопрос, который задавать было неприлично. И невежливо.
И…
– А оно того стоило?
– Когда-то мне казалось, что нет, - матушка ответила не сразу. Заговорила она тихо, словно стесняясь своего ответа. – И наверное, будь у меня возможность сбежать, я бы не удержалась. Но… я потом расскажу, хорошо, Милли?