Почти джентльмен
Шрифт:
Глава 23
– Лорд Крашоу! – объявил Харпер на следующее утро, когда часы показывали две минуты двенадцатого, и провел джентльмена в библиотеку.
«Как он точен!» – подумал Дэвид, окидывая гостя оценивающим взглядом. Лорд Крашоу производил благоприятное впечатление. Строгий, хорошо скроенный сюртук скрадывал его брюшко. Сегодня утром на нем были безупречно начищенные сапоги с блестящими шпорами. Под мышкой он держал папку с документами, храня на лице скромное и не слишком заискивающее выражение.
Крашоу пожал руку хозяину дома и сел в предложенное кресло,
– Я не отниму у вас много времени, лорд Линсли, – пообещал он. – Как жаль, что приходится докучать вам деловыми вопросами сразу после несчастного случая с упавшей люстрой. Какое ужасное происшествие! Слава Богу, что никто не пострадал.
Дэвид мрачно кивнул. Он еще смеет сочувствовать, изображая невинность!
– Как вам, несомненно, известно, это не было несчастным случаем.
– Прошу прощения, лорд Линсли, но я об этом не знал. Мне никто не рассказывал подробностей.
«Он хороший актер, – подумал Дэвид. – Кажется, что он ничуть не расстроился, узнав о том, что мы живы».
– Ах да, какой же я глупец! – отозвался он, пытаясь скрыть свою злость за сарказмом. – Ведь вы только понаслышке знаете о том, что у нас произошло.
Крашоу кивнул, слегка удивленный ироничным тоном Дэвида.
– Совершенно верно. Я знаю лишь то, о чем судачат на улицах. Люди любопытны, Линсли. И их можно понять: люстры падают не каждый день.
«Поразительно хороший актер. Совсем не такой, как Банбери или Смайт-Кокран». Впрочем, у тех джентльменов развязались языки, когда речь зашла о Марстоне. Надо попробовать разговорить и Крашоу.
– Со мной был мой гость, – сказал он. Щеки Крашоу порозовели.
«Ага, подействовало!»
– Вот как, лорд Линсли? Но я слышал, что он уехал в Шотландию. Правда, ни один из моих информаторов не знает, где он сейчас находится. Они упустили его из виду после того, как он уехал из Стамфорда…
– У вас есть информаторы? Крашоу поерзал в кресле.
– Он такой неуловимый, знаете ли…
– Значит, вы признаете, что шпионили за мистером Марстоном?
– Я редко кому об этом рассказываю, Линсли. Но вы должны меня понять.
– Я вас понимаю.
– Мы с вами одного поля ягоды, не так ли?
– Да. Нас объединяет нелюбовь к Марстону. Крашоу вскинул брови.
«Пора врезать этому негодяю!» – пронеслось в голове у Дэвида.
– Разумеется, у нас есть нечто обшее, но… – Он помолчал, рассчитывая застать своего противника врасплох. – Я не собирался убивать Фица Марстона, – заключил он, мысленно поздравив себя с удачной речью.
Впрочем, кажется, его слова не достигли своей цели: гость Дэвида от души расхохотался.
– Перестаньте говорить загадками, Дэвид! Вы в собственном доме. Обещаю вам, что я никому не расскажу про ваш секрет.
– Про м-мой секрет?
К Крашоу вернулось прежнее самообладание. Дэвид вспомнил, с каким пылом этот джентльмен громил в парламенте своих оппонентов.
– Вполне очевидно, что вы влюблены в Марстона, а он в вас. В этом нет ничего удивительного: вы довольно красивый мужчина. И весьма решительный. Никто не заподозрит вас в подобного рода связи. К тому же вы молоды, богаты, имеете титул, который уходит корнями в каменный век. Вполне возможно, что Марстон соблазнился вашей принадлежностью к «благородной,
Дэвид решил пропустить мимо ушей эти комплименты.
– Но вы были в клубе в «Вивьенс» и видели, как я пытался его задушить.
– Да. Вы с ним устроили публичный скандал. Думаю, вам удалось одурачить немало людей из толпы. У вас наверняка есть старые консервативные родственники, которые умерли бы от апоплексического удара, узнав о ваших похождениях. Не волнуйтесь, приятель. Я вас прекрасно понимаю и никому не скажу ни слова.
– С-спасибо, – выдавил Дэвид.
– Вы разыграли настоящий спектакль, – заверил Крашоу. – Мало кто поверил доктору Риггзу, который застал вас у Марстона посреди ночи. «Линсли не такой» – вот что инстинктивно думают люди. Хотя их удивило, что на следующее утро вы вместе вышли из дома. Конечно, мне совершенно ясно, в чем здесь дело, но я уже очень долго питаю тайную страсть к Марстону и потому знаю, что он собой представляет.
Дэвид растерянно заморгал:
– Люди говорят обо мне и Марстоне? Крашоу пожал плечами:
– Немногие. Как я уже сказал, надо быть постоянным наблюдателем, ревностным поклонником, таким, как я…
Дэвид собрался с мыслями. Конечно, ему небезразлично то, что говорят о нем люди, но сейчас он должен разобраться в других вопросах. Впрочем, Крашоу достаточно ясно излагал свою точку зрения.
– Значит, вы… питаете страсть к Марстону, сэр? Крашоу отвел глаза:
– Я знал, что вы меня поймете. Мне немного неловко говорить вам об этом, но раз вы настаиваете… Да, я влюблен в Марстона. Уже несколько лет. О, не волнуйтесь! Я не обременю Марстона своим вниманием. Мне даже трудно представить, что я до него дотрагиваюсь. – Он на мгновение замолчал, потом продолжил: – Это, конечно, неправда. Я много раз представлял нашу близость. Но он для меня – мечта, недосягаемый идеал. Знаю, ему нет дела до такого старика, как я.
Мечта, идеал… Было ясно, что Крашоу просто боготворит Марстона.
– Вы никогда не писали ему писем? – спросил Дэвид.
– О, я писал ему много разной романтической чепухи. Но всегда бросал свои опусы в огонь.
– Понятно. И вы не рассердились, когда вас не пустили в клуб «Уайтс»?
– Признаюсь, мне было не по себе. Да, я знаю, что меня забаллотировали благодаря усилиям Марстона. Я рад, что вы тоже об этом знаете. Вот почему я к вам и пришел.
Дэвид твердо решил прояснить все до конца.
– Значит, это не вы подослали сюда некоего мистера Берда, чтобы он испортил нам люстру?
Лорд Крашоу явно обиделся:
– Послушайте, Линсли, ваш последний вопрос выходит за рамки…
– Простите, но мне нужно это знать.
– Я не убийца, сэр.
– Конечно, нет. Я искренне извиняюсь.
– Конечно, я безумно вам завидую, а как иначе, черт возьми? Но зависть не означает убийство…
Дэвид повнимательнее присмотрелся к своему гостю. Ему по-прежнему не нравилось то, что он видел: перед ним сидел грубый, самолюбивый джентльмен, готовый продать Англию ради того, чтобы вложить деньги в собственные разоренные поместья. Но Дэвид невольно сочувствовал этому мужчине. Пусть он был грубым и самолюбивым, но он любил и страдал, заранее зная, что его страсть никогда не будет утолена.