Почти идеальная жизнь
Шрифт:
– Общение происходит в обе стороны, Мак. Ты мне тоже не звонил. Не писал.
Она ненавидела мелочность в своем голосе. Едкость. Вытаскивание старых обид на свободу.
Мак откинулся на спинку стула и выдохнул.
– Ты права. Я не звонил; ты не писала. Я поступал по-своему; ты по-своему. Мое было… – Он поднял глаза к потолку и размял шею. – Я сделал свой выбор и теперь должен за него отвечать, но что насчет тебя? Я знаю, мы почти никогда не говорили про то лето, но ты совсем не пробовала расправить крылья? Попробовать что-то новое?
Он так
– Как насчет писем, Эди? Грэму?
Все те взаимные слова. Сумасбродные невозможности, которые она рассматривала. Заоблачные планы, которые они строили, даже если оба знали, что они невыполнимы. Грэм рассказал Маку про письма? Хотя теперь это уже неважно.
– А что насчет них? – спросила она гораздо небрежнее, чем чувствовала себя. – Это всего лишь бумага. В этом разница между нашим летом. Я писала; ты действовал.
– Что, если это только потому, что вас с Грэмом разделяли тысячи миль? Что, если бы вы были в одном месте?
– Это не имеет значения. Мы не были.
– Думаю, имеет. Не я один думал о других возможностях, да?
Она завела руку за спину и открыла дверь, впустив поток теплого воздуха, затем мысленно прогнала чудовищный бардак, в котором они оказались. Им надо определиться с логистикой.
– Райли сказала, что у нее тетя в Новом Орлеане. Она говорила тебе об этом?
– Да. Хотя маловероятно, что человек поедет из Панама-Сити на автобусе в Новый Орлеан искать кого-то.
– Как бы там ни было, эта Мэри может оказаться идеальным вариантом для Райли. – Когда Эди переключилась с прошлого на настоящее, глушившая все душевная боль немного ослабла. «Составить список, отметить клеточки». – Нам надо только решить, как доставить ее в Новый Орлеан, согласен?
– Наверное. – Она уставилась на него. – Я не знаю. Я просто хочу быть уверен, что это хорошо для нее. Хорошее место для нее. Я хочу сказать, учитывая беременность и… Я просто не знаю, что ей нужно. И мы не знаем эту Мэри.
– Мак, мы даже Райли не знаем.
– Знаю. Но что, если я хочу использовать этот шанс и узнать ее? Если она моя дочь… – Теперь он говорил шепотом. – Я должен ей это. Я так много должен ей.
Эди словно в живот ударили. Мак как будто провел черту на песке – он с Райли по одну сторону, а она по другую.
Эди сидела на ступеньках заднего крыльца, остывая после прогулки, которая превратилась в пробежку, когда услышала, что перед их домом остановилась машина. Тихий полдень наполнился голосами. Открылась дверь, затем хлопнула еще одна. Один голос звучал громче двух других. Мама.
Целый день Эди так сильно хотела, чтобы дети вернулись домой, что почти ощущала их своими пальцами. Все еще худые плечи Томаса. Мягкие темные волосы Эйвери. Ей хотелось, чтобы они были здесь, в их доме, чтобы знать, что они никуда не денутся. В этом месте, где, казалось, все ускользает, ей хотелось притянуть их к себе.
Звонкий мамин смех вернул ее в себя.
Мак уже был здесь, восхищался сияющим белым кабриолетом у обочины.
– Дайана, это ваша?
– Конечно. Я устала от своей «Хонды». Решила внести перемены.
– Нехилая перемена.
Он забрал сумки детей с заднего сиденья. Эди обняла Томаса и Эйвери, после чего Мак проводил их к своей машине, пообещав «Мунпай» в кафе «Чашка».
– Но ты же всегда говоришь, что в них слишком много сахара, – возразил Томас, забираясь на заднее сиденье.
– Много. – Мак завел двигатель. – Но я сегодня щедрый.
Как бы сильно дети ни любили сладкие кофеиновые напитки, что-то подсказывало Эди, что «Мунпай макиато» не поможет смягчить новость, которую Маку придется сообщить. Они больше не маленькие, и у нее почти перехватило дыхание от понимания, что в следующий раз, когда она увидит своих детей, они уже изменятся. Они будут точно знать, что их родители – по крайней мере отец – имели жизнь до их появления. Что он жил, учился, любил. И что у всего бывают последствия.
Она проводила машину глазами, потом повернулась к маме, все еще сидящей на водительском месте с работающим двигателем.
– Отличная машина, мам. Что думает папа?
– Ох, ты же знаешь своего папу. Он такой зануда. Считает, что моя «Хонда» была вполне хороша. Но должна тебе сказать, что с Мэрилин гораздо веселее.
– Мэрилин?
Мама погладила приборную панель.
– Она такая красотка, что я решила, что ей нужно имя.
– Она и правда красотка, – тихо подтвердила Эди. Все внутри было отделано кремовой кожей и хромом. В подстаканнике стояла бутылка с водой с витиеватой розовой надписью «Выпей, милашка» на боку. – Я говорила тебе, что необязательно везти их домой. Мак собирался заехать…
– Ой, знаю. Мне нужно было в аптеку на Камелии, так что я решила завезти их. И вообще, я хотела вас удивить. – Она снова похлопала приборную панель. – Я бы осталась поболтать, но мне надо привести себя в порядок.
Она поправила очки, висевшие на цепочке в виде бус. На ней была кремовая шелковая блузка с двумя расстегнутыми пуговицами, открывавшими веснушчатое декольте. Образ завершали тонкие браслеты и цепочка из золота и жемчуга. Ее всегда идеальные волосы были светлее обычного и уложены по-новому – пряди длинной челки были зачесаны на одну сторону, а с другой стороны заправлены за ухо.
– По-моему, ты и так в порядке.
Мама фыркнула и махнула рукой.
– Это рабочая одежда. Мы с девочками встречаемся выпить и поесть тапас в том новом местечке возле реки.
«Девочками» назывались ее приятельницы по гольфу, четверка, которая много лет собиралась над восемнадцатью лунками, а после сплетничала. А «Пятак и десятка» был самым новым рестораном в центре Мобила. Ультрамодным и суперроскошным, как слышала Эди.
– Ой, – пискнула мама. – Если Мак будет с детьми, почему бы тебе не пойти с нами? Будет весело. Как только они увидят Бланш, может, к нам будет особое отношение.