Почти кулинарная книга с рецептами самосохранения и 540 шагов под зонтом
Шрифт:
– Ды мы вообще-то не особо!
– Чего? – подозрительно прищурился сосед.
– Не пьем, в общем!
– Че, больные, аль чего? – он готов был посочувствовать.
– Просто не пьем!
– Да? – теперь подозрение смешалось с презрением. – Ну и ладно! Мне больше останется.
Он ушел к себе. Я же с облегчением запер дверь и пошел искать жену, которая вовремя решила прокатить Сашу в коляске до лесопосадок.
План Кати и Коли сработал безупречно. Когда они показывали нам эту половину дома, на другой всегда было тихо. Видимо, Витька предусмотрительно увезли куда подальше. А когда сделку провернули, неделю спустя его выпустили из заточения. И он на радостях решил отметить свое освобождение. Но корпоративчик был сорван
Через год, в день его пятидесятишестилетия, Витька нашли угоревшим от печки. Уснул при закрытой заслонке. Его поздравлять пришли, а тут такое. И виновник -то, вроде, есть, но повод изменился кардинальным образом. Стало, конечно, тихо… Но уже не так весело. Спонтанность пропала. Неожиданность, что ли. Остроты поменьше…
Вообще, по моим соседским наблюдениям, замечательная жизнь Виктора делилась на «до литра» и «после литра». Первая часть была скучна и беспробудна, а вторая наполнена всевозможными необычайными событиями и ярким фактами, интригами, кражами и даже его неоднократным избиением… Но он об этом не ведал.
Быть может, и к счастью
***
Помните про чертополох, который вырос выше меня и так и рвался перемахнуть вместе с сорняками за забор к соседям? Так вот, все их племя выкосил своей суровой рукой сосед наш. Не дождался от меня никакой инициативы и порубал всю нечисть косой своей неутомимой. Приходим мы домой с работы и видим картину ратного поля. Полегло сорняковое полчище в неравной схватке с удалью молодецкою соседушки нашего по участку. И открылись зато горизонты новые и просторы невиданные. Честь и хвала тебе, богатырь Александр свет Лужковский. И жене его Татьяне с дочкою поклон земной за помощь их и терпение. Все!!! Конец песне о Великом Чертополохе и его безвременной кончине.
Прошел год с тех незапамятных времен. А может, и два. Только помню, что сын наш Александр бегал уже во всю прыть и разговаривал. Не лепетал слова непонятные, а именно разговаривал. Имел свое мнение и высказывал его по поводу и без. Носился по двору и все время говорил. Общался. С друзьями своим воображаемыми. Двое их у него было. Пагунинная Утка и Чукча Панорама. Не в обиду будет сказано
Откуда они взялись и почему их так зовут, мы не стали выяснять. Ну, Утка, ну, Пагунинная. Чего тут такого? А с Чукчей Панорамой вообще яснее ясного. И сразу понятно, кто как выглядит и основные черты характера. Носился с ними Санька целыми днями. Потому как больше друзей у него особо и не было. Не ходил он в детский сад. Вот вся социализация и происходила у него в общении с этими товарищами. А еще любили друзья эти конфеты до чертиков и трескать могли день напролет. А вот кашу и прочие глупости не очень жаловали.
– Пап-мам, Пагунинная Утка и Чукча Панорама куфать хотят.
– Так у нас обед скоро. Дотерпят?
– Неть! Они сейчас хотят!
– Скажи им, что после обеда!
Санька убегал в сад, а через пару минут возвращался.
– Они тока ондю кафетку будут. Ондю! Тока ондю!
И он смешно заламывал пухленькие свои ручки в умоляющем жесте.
– Сереж, ну скажи ему! Обед же скоро!
– От одной конфеты ничего не будет.
Сердце мое не выдерживало, и я протягивал сыну лимонную карамельку.
– Папочка-мамочка, пасибки!
И Счастье Больше Солнца убегало кормить своих друзей.
Весенний ветерок разносит по саду розовые яблоневые лепестки. Соседские пчёлы жужжат над головой. В этом году цветение какое-то особенно обильное. Неба не видно сквозь листву и соцветия. Перламутровые чешуйки пышно одели все наши деревья. Кажется, что облака прилегли в огороде отдохнуть на закатном солнце.
Мы сидим на лавочке и пьем чай. Марина рассматривает рисунок, оставленный сыном. Он изъявил желание нарисовать своих друзей. Конечно же Пагуненную Утку и Чукчу Панораму. Нарисовал и убежал с ними в дом. По очень важным делам.
– Смотри! – жена передает мне листок бумаги.
– Смешно! Каляки-маляки.
– Ну какие же каляки-маляки? Не видишь что ли? Ноги вот! Шесть, нет, семь штук…
– Многовато для двоих… Не кажется?
Из-за угла вылетает радостный Сашка. Подбегает к столу, хватает пару карандашей и собирается в обратный путь.
– Сынок, подожди! Расскажи про рисунок.
Видно, что сыну срочно нужно вернуться в комнату, но он задерживается и показывает на рисунке непонятливым родителям строение тел своих фантастических друзей.
– Ножки…
– Я же говорила! – победно смотрит на меня Марина.
– Лучки!
– Ого! Так много? – теперь уже она сама сбита с толку. – Ты уверен?
– Дя! Воть глазки! Носик! Лотик!
– Один? – спрашиваю я. – Не мало на двоих?
– Неть! – отвечает Санька. – Все! – и убегает прочь.
– Один ротик на двоих. А конфет едят за десятерых.
Марина смеется. Из-за угла опять появляется сынишка, хватает еще пару карандашей и уносится назад.
– Сашок, ты чего делаешь? – я кричу я ему вслед.
– Нузьно! – доносится уже из дома.
– Чего он там делает? – спрашивает жена.
– Самому интересно. Может, на обоях рисует?
– Ну и ладно! Все равно менять собирались!
– Папочка! Мамочка! – слышен счастливый детский голос, который летит к нам на маленьких пухленьких ножках в синих колготках и коричневых сандаликах.
– Чего, сынок? – спрашиваю я.
– Идем! Показать! Нужно! – Сашка задыхается от счастья. Ему не терпится поделиться радостью. Мы с женой встаем.
– Чего-то там сотворил! – улыбается Марина.
Сынишка хватает нас за руки и тащит в дом.
– Идем! Идем! Быстло!
Ему не терпится поделиться своей радостью.
Ему не терпится поделиться своей радостью.
Ему не терпелось поделиться своей радостью.
Ему не терпелось…
– Воть! – говорит он и показывает на творение своих рук.
Из окошка для кассет японского видеомагнитофона торчит синие острие карандаша.
– Класиво! – улыбается ребенок.
Мой мозг начинает шевелиться под черепной коробкой.