Почти мужчина. После наводнения
Шрифт:
— Ты застрелил мула, Дэв?
Дэв плакал, едва различая сквозь слезы белые и черные лица перед собой.
— Я-я н-не х-х-хотел ее застрелить. Ей-богу н-не хотел… Я хотел только попробовать, стреляет ли пистолет…
— Откуда ты взял пистолет? — спросил отец.
— Купил у Джо в лавке.
— Откуда ты взял деньги?
— Мама дала.
— Он все приставал ко мне, Боб… Пришлось дать… Я велела ему принести пистолет ко мне… Для тебя его и купили.
— Но как это вышло, что ты застрелил мула? — спросил Джим Гоукинс.
— Я в мула не стрелял, мистер Гоукинс, пистолет дернулся, когда я нажал собачку… Я даже не понял толком, что
Кто-то в толпе засмеялся. Джим Гоукинс подошел ближе к Дэву и посмотрел ему в лицо.
— Ну похоже, что ты купил себе мула, Дэв.
— Ей-богу, я не хотел убивать мула, мистер Гоукинс!
— А вот убил же!
Теперь смеялась вся толпа. Люди становились на цыпочки и, вытянув голову, старались заглянуть друг другу через плечо.
— Ну, малый, ты, кажется, купил дохлого мула! Ха-ха-ха!
— И не стыдно тебе?
— Хо-хо-хо-хо!
Дэв стоял, опустив голову, переминаясь с ноги на ногу.
— Ну, тебе нечего об этом беспокоиться, Боб, — сказал Джим Гоукинс отцу Дэва. — Пусть мальчишка работает по-прежнему и выплачивает мне два доллара в месяц.
— Сколько же вы хотите за мула, мистер Гоукинс?
Джим Гоукинс прищурился:
— Пятьдесят долларов.
— Куда ты девал пистолет? — спросил отец у Дэва.
Дэв промолчал.
— Что же, мне взять прут и лупить тебя, покуда не скажешь?
— Нет, пап, не надо.
— Куда же ты его девал?
— Выбросил.
— Куда?
— Я… я его бросил в ручей.
— Ну ладно, иди домой. А утром первым делом ступай к ручью и найди пистолет.
— Хорошо, папа.
— Сколько ты за него дал?
— Два доллара.
— Отнеси пистолет, возьми деньги обратно и отдай мистеру Гоукинсу, слышишь? Да не забудь, что я тебя до синяков излуплю за это самое! Ну, марш домой, живо!
Дэв повернулся и побрел прочь. Позади него все смеялись. Дэв сердито нахмурился, глаза у него были полны слез. Потом он проглотил обиду и, спотыкаясь, побрел дальше.
Дэв не спал в эту ночь. Он был рад, что так легко отделался, но обида не проходила. Его что-то словно обжигало, когда он вспоминал, как они смеялись. Он ворочался в постели, и подушка казалась ему жесткой. А отец еще говорит, что отлупит его.
…Он вспомнил прежние порки, и по спине у него прошла дрожь. Нет уж, нет, больше я ему ни за что не дамся… Ну их всех к черту! Ни от кого он ничего хорошего не видел. Только и знал одну работу. Я для них все равно что мул… Да еще колотят… Он скрипнул зубами. И мать на меня наябедничала.
Ну что ж, если надо, он отнесет старику Гоукинсу эти два доллара. Только это значит продать пистолет. А ему хочется его оставить себе. Пятьдесят долларов за дохлого мула!
Он заворочался, вспоминая выстрел из пистолета. Ему не терпелось выстрелить еще раз. Если другие могут стрелять, то и я могу, черт возьми! Он прислушался. Может, все уже уснули… В доме не было ни звука. Он услышал тихое дыхание брата. Да, теперь! Он пойдет в лес, отыщет пистолет и посмотрит, умеет ли он стрелять! Дэв слез с кровати и натянул комбинезон.
Луна ярко светила. Он бежал почти всю дорогу до опушки леса. Не один раз он споткнулся, разыскивая то место, где закопал пистолет. Ага, вот где. Как голодная собака, отрывшая кость, он вцепился в пистолет. Надув черные щеки, он сдул землю со ствола и курка. Потом посмотрел в барабан; четыре патрона были еще целы. Он огляделся по сторонам: поля были полны тишины и лунного света. Он крепко, изо всех сил стиснул пистолет
Налево дорога делала поворот к полотну Иллинойской центральной железной дороги. Он вскинул голову, прислушиваясь. Издалека донеслось едва слышное ууф-уф, ууф-уф, ууф-уф… Это номер восьмой. Он бросил быстрый взгляд на белый дом Джима Гоукинса. Он думал об отце, о матери, о младшем братишке и товарищах. Он думал о мертвом муле и слышал ууф-уф, ууф-уф, ууф-уф… Он стоял неподвижно. Два доллара в месяц. А ну-ка, сообразим… На это, значит, уйдет года два. Здорово! Да будь я проклят.
Он спустился по дороге вниз, к полотну. Ага, вот идет поезд. Он стал у полотна и весь подобрался. Вот он огибает поворот… Ну же, ползи скорее! Скорей! Он положил руку на пистолет, внутри у него что-то задрожало. Потом поезд прогрохотал мимо, серые и коричневые вагоны постукивали и позвякивали. Он крепко сжал пистолет, потом выдернул руку из кармана. Ну, Биллу этого не сделать! Ни за что… Вагоны скользили мимо, сталь скрежетала о сталь. «Сегодня я на тебе прокачусь, с помощью божьей». Все его тело пылало как в огне. Он колебался только секунду, потом, ухватившись, подтянулся кверху, влез на крышу и лег плашмя. Он пощупал карман; пистолет был все еще там. Впереди рельсы поблескивали в лунном свете и тянулись длинной полосой куда-то вдаль, туда, где он сможет стать человеком…
ПОСЛЕ НАВОДНЕНИЯ
Перевод И. Багрова
После наводнения у бедняков, живущих у реки, часто не остается ни кола ни двора, приходится все начинать заново.
Вода наконец сошла. По полю, увязая в грязи, шли трое негров — отец, мать, дочка, за ними на короткой веревке плелась изможденная корова. Вот они остановились на пригорке, переложили с плеча на плечо узлы с пожитками. До самого горизонта тянулись поля под толстым слоем ила. Девочка показала тоненьким пальчиком на залепленную грязью лачугу:
— Глянь, пап! Это ведь наш дом?
— Угу. — Мужчина в старом синем комбинезоне стоял, сгорбившись, на лице его застыла растерянность.
Все трое молчали, точно окаменев. Во время наводнения вода в долине поднималась футов на восемь, и сейчас все деревья, кусты, трава были желтые от глины. На земле запеклась корка, местами по ней паутиной побежали трещины. Над голыми полями гулял весенний ветер. Все казалось новым, незнакомым, как в день сотворения мира.
— Курятник снесло, — вздохнула женщина.