Почти напоследок

Евтушенко Евгений Александрович

он вздрогнул,

вечно подсудимый.

Он руки вытер о штаны,

смахнул с дрожащих глаз

блестинку

и мне суёт мою пластинку «Хотят ли русские войны?». «Не надо ставить.» -«Я не буду!.. Как вы нашли меня,

10 Вид жевательного табака.

иуду?

Что вам подать? Несу, несу... Хотите правду -только всю?»

Из Краснодара дал он драпа в Венесуэлу через Мюнхен, и мне

про ужасы гестапо рассказывает он под мухой. «Вот вы почти на пьедестале, а вас

хоть ипа уег11 пытали? Вам

заводную ручку в зи1о12 втыкали,

чтобы

кровь хлестнула?

Вам в пах

плескали купороса?

По пальцам били ёо1огозо13?

Я выдавал

сначала мёртвых,

но мне сказали:

«Без увёрток!»

Мою сестру

со мною рядом

они насиловали стадом.

Электропровод ткнули в ухо.

Лишь правым слышу.

В левом - глухо.

Всех предал я,

дойдя до точки,

не разом,

а поодиночке.

Что мог я

в этой мясорубке?

Я -

1га1ёог14 Олега, Любки.

Ошибся в имени Фадеев. Но я не из шпиков-злодеев.

11 один раз (исп).

12 зад (исп).

13 сЫогоко - больно (исп).

14 предатель (исп).

Я поперёк искромсан, вдоль.

Не я их выдал -моя боль.»

Он мне показывает палец,

где вырван был при пытке

ноготь,

и просит он,

беззубо скалясь,

его фамилии не трогать.

«Вдруг живы мать моя,

отец?!

Пусть думают, что я -мертвец.

За что им эта уег§иеп2а15?» -и наливает ром с тоской предатель молодогвардейцев своей трясущейся рукой.

В бытность мою пионером неподалёку от метро «Кировские ворота», в ещё не снесённой тогда библиотеке имени Тургенева, шла читательская конференция школьников Дзержинского района по новому варианту романа «Молодая гвардия».

Присутствовал автор - молодо-седой, истощённо красивый. Переделка романа, очевидно, далась ему нелегко, и он с заметным напряжением вслушивался в каждое слово, ввинчивая кончики пальцев в белоснежные виски, как будто его скульптурную голову дальневосточного комиссара мучила непрерывная головная боль.

Мальчики и девочки в пионерских галстуках, держа в руках шпаргалки, на сей раз составленные с горячим участием учителей, пламенно говорили о том, что если бы они оказались под гестаповскими пытками, то выдержали бы, как бессмертные герои Краснодона.

Я незапланированно поднял руку. В президиуме произошёл лёгкий переполох, но слово мне дали. Я сказал:

– Ребята, как я завидую вам, потому что вы так уверены в себе. А вот у меня есть серьёзный недостаток. Я не выношу физической боли. Я боюсь шприцев, прививочных игл и бормашин. Недавно, когда мне выдирали полипы из носа, я страшно орал и даже укусил врача за руку. Поэтому я не знаю, как бы я вёл себя во время гестаповских пыток. Я торжественно обещаю всему собранию и вам, товарищ Фадеев, по-пионерски бороться с этим своим недостатком.

Величественная грудь представительницы гороно тяжело вздымалась от ужаса. Но она мужественно держалась, в последнее мгновение заменив крик общественного возмущения, уже высунувшийся из её скромно накрашенных губ, на глубокий педагогический вздох.

– Этот мальчик - позор Дзержинского района.
–

сказала она скорбным голосом кондитера из «Трёх Толстяков», когда в любовно приготовленный им торт с цукатами и кремовыми розочками плюхнулся влетевший в окно продавец воздушных шаров.
– Надеюсь, что другие учащиеся дадут достойный отпор этой вражеской вылазке.

Неожиданно для меня из зала выдернулся Ким Карацупа, по кличке Цупа, который сидел на парте за моей спиной и всегда списывал у меня сочинения по литературе. Цупа преобразился. Он пошёл к трибуне не расхлябанной марьинорощинской походочкой,

15 позор (исп).

обычной для него, а почти строевым шагом, как на уроках по военному делу. Цупа пригладил рыжие вихры и произнёс голосом уже не пионера, а пионервожатого:

– Как сказал Короленко: «Человек создан для счастья, как птица для полёта». Но разве трусы, боящиеся наших советских врачей, могут летать? Таких трусов беспощадно заклеймил Горький: «Рождённый ползать летать не может». Трусость ужей не к лицу нам, продолжателям дела молодогвардейцев. Мы, пионеры седьмого класса «б» 254-й школы, единодушно осуждаем поведение нашего одноклассника Жени Евтушенко и думаем, что надо поставить вопрос о его дальнейшем пребывании в пионерской организации.

– Ну почему единодушно? Говори только за себя!
– услышал я голос моего соратника по футбольным пустырям Лёхи Чиненкова по кличке Чина, но его выкрик потонул в общих аплодисментах.

– Постойте, постойте, ребята.
– вставая, сказал неожиданно высоким, юношеским голосом Фадеев. Лицо его залил неестественно яркий, лихорадочный румянец.
– Так ведь можно вместе с водой и ребёнка выплеснуть. А вы знаете, мне понравилось выступление Жени. Очень легко - бить себя в грудь и заявлять, что выдержишь все пытки. А вот Женя искренне признался, что боится шприцев. Я, например, тоже боюсь. А ну-ка, проявите смелость, поднимите руки все те, кто боится шприцев!

В зале засмеялись, и поднялся лес рук. Только рука Цупы не поднялась, но я-то знал, что во время прививки оспы за билет на матч «Динамо» - ЦДКА он подсунул вместо себя другого мальчишку под иглу медсестры.

– Не тот трус, кто высказывает сомнения в себе, а тот трус, кто их прячет. Смелость -это искренность, когда открыто говоришь и о чужих недостатках, и о своих. Но начинать надо всё-таки с самого себя, - сказал Фадеев почему-то с грустной улыбкой.

Зал, только что аплодировавший Цупе, теперь так же бурно зааплодировал писателю. Величественная грудь представительницы гороно облегчённо вздохнула.

– Наш дорогой Александр Александрович дал нам всем пример здорового отношения к своим недостаткам, когда он учёл товарищескую критику и создал новый, гораздо лучший вариант «Молодой гвардии», - сказала она.

Фадеев снова ввинтил кончики пальцев в свои белоснежные виски.

Мой старший сын

ковёр мурыжит кедом.

Он мне, отцу,

и сам себе -

неведом.

Кем будет он?

Каким?

В шестнадцать лет он сам -

ещё не найденный ответ.

Мой старший сын стоит на педсовете,