Почти напоследок
Шрифт:
и моторист,
отшвырнув свою «тулку»,
мат унежняет:
«Японский ты бог...»
Что есть вкусней,
чем исчезнувший лось,
если убить его пе удалось!
Лось в Селенгу опустился степенно.
На воду он для забавы подул,
а на рогах его —
наша пена
дальше, чем выстрел из вскинутых дул.
А моторист —
он зарылся в моторе.
Цедит с угрюмою
«Ну и мотор —
хренота с мототою
или точней —
мотота с хренотой».
II(попки летят.
Мы гребем опунешю.
И удаляется,
еле видна,
нас обогнавшая наша пепа
из-под сломавшегося винта.
Нот как мы глупо себя обогнали,
вот до чего мы себя довели,
если не кем-то рожденная —
нами
пена вдали,
ну а мы — на мели.
Рано считали мы все,
что матеры
и что уже покорилась река.
Пены наделали наши моторы —
даже хватило на облака!
Но Селенга
как истории сцена.
Часто бывает,
что слава у нас —
пас обогнавшая наша иена,
ну а прославленный —
прочно завяз.
Сколько я пены пустил по Вселенной.
Где она,
будто и не была!
Как обогпать свою прежнюю пену,
ту,
что предательски обогнала?
Пена —
сомнительное утешенье,
если распорота лодка,
кренясь.
Страшно и то,
что внизу,
по теченью
могут принять нашу пену за нас.
И оскорбительней едкого смеха,
если над россыпью лосьих лепех
горы еще повторяют эхо,
эхо мотора,
который заглох.
Эй, моторист,
мы на камни залезли!
Крест па груди заменил ты ножом,
только не лучше ли будет нам —
если
пену свою за кормой сбережем?
Что ты мне скажешь о пенной науке,
не проронивший ни разу слезы
и на охоте
замерзлые руки
гревший
во внутренностях козы?
Можно ли верить, как в добрые знаки,
в то,
что наивные стайки утят
клювы охотно суют в нашу накипь —
вдруг опи все-таки не захотят?
И, посерев,
пожелтев
тающе держится кое-как
нас обогнавшая наша пена,
ставшая войлоком сгнивших коряг...
труба
Р. Быкову
А вы останетесь собой,
когда придете в мир
с трубой,
чтобы позвать на правый бой,
а вам приказ —
играть отбой?
Собой
пе сможет быть
любой,
кто сделает отбой
судьбой.
А вы останетесь собой,
когда трубу с чужой слюной
вам подловато всунут в рот,
чтобы трубить наоборот?
Труба с чужой слюною врет.
А вы останетесь собой,
когда с разбитою губой
вас отшвырнут,
прервав мотив,
в трубу
затычку
вколотив?
А вы останетесь собой
с набитой сахаром трубой,
когда вас,
будто па убой,
закормят,
льстя наперебой
все те, кто превратить в рабу
хотел бы грозную трубу,
оставив ей
лишь «бу-бу-бу!»?
А вы останетесь собой,
когда раздрай и разнобой
в ревнивом стане трубачей
и не поймешь порой —
кто чей,
а кто уже давным-давно
с трубой расплющен заодно...
А вы останетесь собой
и под плитою гробовой,
просовывая
сквозь траву,
как золотой кулак,
трубу?
Трубу
перешибут
соплей,
когда сдадитесь
и состаритесь.
А вы останетесь собой?
Если вы есть,
то вы останетесь.
* * *
Померкло блюдечко во мгле,
псе воском налитое...
Свеча, растаяв на столе,
не восстанавливается.
Рубанком ловких технарей
стих закудрявливается,
а прелесть пушкинских кудрей
не восстанавливается.
От стольких губ, как горький след,
лишь вкус отравленности,