Почти невероятные приключения в Артеке
Шрифт:
— Ах так! — кивал Джон. — Тогда это есть предмет?
— Ну; разумеется. Да вот, смотри. Видишь в доске эту штуку? Она называется по-русски «су-чок».
— О'кей, о'кей! Это есть по-английски «тувнг» — «умереть»… Ты это имел в виду?
— Что?!
— У нас произносят «ту хоуп зе тувиг», что примерно означает «умереть», особенно если ты много должен денег… Мой отец типографский рабочий, но и ему приходится изредка так говорить…
— Да нет, я имею в виду другое, — объяснил Мокей. Я хочу жить, понимаешь? И жить не серенько, а ярко, выделяясь
— О'кей, — согласился Джон. — Это одобрительно.
— Надо выделяться, как этот сучок выделяется на доске… Чем и как — это твоё дело.
— Точно! — обрадовался Гошка и рассказал, как он из двоечников выбился в уверенные хорошисты (о роли отца он для краткости умолчал). — Я теперь решил так же действовать и здесь; вначале буду делать, что захочу, а потом уже начну по правилам:.. Вот увидите — я ещё проявлю себя!
— Так ведь это совсем новый, оригинальный бизнес! — восхитился Джон. — Килограммчик, ты гений есть!
— Я только не знал, что стал нравиться этой богине…
— Фортуне, — напомнил Мокей.
— Вот-вот..
— О'кей. Теперь я понимаю вас очень хорошо, друзья, и мой поезд опять идёт на рельсы, — успокоился Джон. — Мне отец — по-нашему фазе — говорит: общество хочет сделать всех стандартом, а человек должен сопротивляться и быть оригиналом.
— Ну вот… — облегченно вздохнул Мокей, — дотолковались. Главное — не быть похожим на других, в этом суть.
— И ещё, — продолжал Джон. — он говорит: жизнью людей управляют счета в банках! А у каждого свой счёт, и потому своя жизнь, непохожая на другие…
— Счёт? — переспросил Мокей.
— Ну, деньги, в банке…
— А-а… В сберкассе, — кивнул Гошка. — А мой Папа говорит: не в деньгах счастье!
— Кто он у тебя, предок-то? — опросил Мокей.
— Писатель, сказки пишет.
— Ну и подыскал же ты себе родителя, посочувствовал Мокей. — А мой — кондитер. Я, говорит, любую сказку в торт могу превратить! Понял?..
— Но я сказки люблю, — честно признался Гошка.
— О'кей, — кивнул Джон, — сказки всегда питательны человеку.
— Да и я не прочь их почитать… — после небольшого раздумья добавил Мокей.
— А чего ж ты тогда: сказку — В торт? — спросил Гошка.
— Так я же сучок! Надо быть непохожим на других! Или я не так сказал, ребята?
— Сучок, сучок, серьезно ответил Гошка.
— Хорошо сказал, — одобрил Джин. — И коротко и верно: сучок!.. На Древе Жизни…
— Ребята! — объявила старшая пионервожатая Оля. — По машинам…
Ей было двенадцать лет, она окончила пятый класс. Из их школы аз Артек приехало человек шесть, и всех определили в дружину «Алмазную». Ещё в автобусе, на выезде из Симферополя, однокашники этой девочки поведали остальным, что её зовут Бутончик, вернее, так её прозвал дедушка; оказалось, удачно, и прозвище вытеснило настоящее имя и закрепилось.
— Ненадолго… — заметил Мокей, сидевший рядом с ней.
— Почему? — поинтересовалась
— Потому что ты скоро станешь цветочком!
Все зааплодировали. Бутончик смутилась, а потом, когда ребята запели «Взвейтесь кострами», наклонилась к Мокею и с искренним любопытством спросила:
— А каким я буду цветочком?
— А тебе каким хочется? — вопросом на вопрос ответил Мокей.
— Н-не знаю… Ландышем. Можно? Как ты; думаешь?..
— Посмотрим, — тоном старшего произнёс Мокей.
— Лишь бы не павлином! — вдруг засмеялась Бутончик.
— Это что, намёк? — насторожился Мокей. — К тому же павлин — не цветок.
— Скажи честно, чего ты вырядился? Ведь играешь здорово, поёшь — заслушаешься…
— Я — сучок, понимаешь ли… Скучно быть, как все…
— А когда, сучок выдавишь… на его месте, знаешь, дырка останется!
— Если б ты не была девчонкой, я бы тебе показал!
Гошка, наблюдавший за ними, догадался, что Мокей попал в затруднительное положение, и крикнул:
— Сучок! Чего ты с ней связываешься? Иди к нам, песенку свою сочиним…
— Пусти, — поднялся Мокей, чтобы пересесть на упругое сиденье в хвосте автобуса.
— Иди-иди, сучок дубовый, — засмеялась Бутончик, пропуская его. — Пробка ты, а не сучок.
— Я тебе припомню это, злючка.
Но Бутончик вовсе не была злючкой; напротив, она отличалась ласковым и добрым характером. Правда, у неё имелся один серьезный недостаток: она всегда как бы размышляла вслух — что думала, то и говорила. Но этот недостаток в юности встречается почти у всех и с возрастом исчезает бесследно: я по себе знаю…
Вереница автобусов миновала въезд в Артек и стала спускаться к морю. Перед ребятами раскинулась красивая панорама; они невольно умолкли и прильнули к окнам…
«… А когда видишь Артек с моря, — писал потом Гошка своим родителям, — то он расположен в три ряда, как слоёный Мамин пирог. Внизу — пляжи, отгороженные друг от друга дамбами. Ещё корпуса лагерей „Морской“ и „Лазурный“, наш морской порт, собственный, с кораблями! Потом идёт второй слой: здесь Дворец пионеров, административный корпус, памятник Неизвестному Матросу, посёлок для сотрудников Артека… А в третьем ряду, вверху, — наша дружина „Алмазная“ и вообще весь пионерлагерь „Горный“, школа, стадион, бассейн.
В самом центре — памятник Ленину. Он так стоит, что отовсюду виден и ему, Владимиру Ильичу, тоже всё видно и слышно!
Народу тут тьма… Из всех стран, какие только есть на свете, африканских — тоже. Славные! Я ему говорю: „Тебе хорошо, ты сразу не похож на других чёрный… А мне ещё надо чем-то отличиться!“ А Джефри говорит: „Так я дома, тоже как все, чёрный. И мне там трудно отличиться…“
Но я тут встретил мировецких ребят, и мы сучкуем, то есть становимся непохожими на всех. Не чёрными, а вообще — особенными. Когда совсем станем непохожими, я всё опишу подробно, а пока — ищем правильные пути».