Почти подруги
Шрифт:
Аля, недоуменно пожав плечами, отворачивалась от кабинета и возвращалась к работе: разбиралась в базе имен и почте, сортировала чеки и упоминания в прессе, собирала сценарные заявки. Как неспешно текло время в ту неделю, когда Жуковой не было… Впрочем, с некоторыми вещами без помощи Ульяны было бы трудно разобраться. Прежняя помощница Жуковой (уволившаяся в одночасье, как было сказано), похоже, вела дела небрежно.
И вот сейчас, буквально через полчаса, Катерина Великая должна была вернуться.
– Отчет от бухгалтеров – в отдельную папку! Ирисы ей на стол! Проверь, пепельница –
У Альбины зазвонил телефон.
– Алька! Пошли вечером с нами на мастер-класс!
– Стась, не могу сейчас…
– Давай, быстро соглашайся! Телесное раскрепощение! Тема – улет! Для вгиковцев – скидки!
– Угу, для вгиковцев.
– Я тебя протащу! Давай, не кисни! Учиться-то надо!
– Все. Пе-ре-зво-ню! – Аля оборвала разговор и снова забегала по офису.
Стася Мартынова была первокурсницей ВГИКа, тараторившей на реактивной скорости блондинкой (сейчас – розововолосой), с которой Аля подружилась на вступительных экзаменах, летом. Но когда Свирская вышла с последнего, проваленного экзамена, она не хотела никого видеть – и в том числе Стасю, полчаса назад выпорхнувшую с победой. Стася ждала ее внизу, под тополями у институтского подъезда, а она сбежала. И тем же вечером уехала домой, в Ярославль. Не отвечала на эсэмэски, стыдясь своего позора (пропадать – так с концами) … А неделю назад она встретила Стасю на концерте в небольшом клубе, куда зазвал Юра Чащин. Там была целая компания поступивших в июле: Мартынова и ее бойфренд Игорь, плечистый нордический красавец, тоже актер, умная Зоя с режиссерского, которая поверх пуловера носила длиннейшую нитку искусственного жемчуга, как Коко Шанель, вздымала бровь и, похоже, имела виды на Юру, и еще один невзрачный Вадик, непонятно за какие заслуги принятый в киноинститут.
После первых воплей Стаси, объяснений, обмена новостями, они уже обнимались, будто не расставались. А еще через пару минут Аля почувствовала себя своей в этой компании. Они фонтанировали идеями, изрекали, балаболили ерунду, перебивали друг друга, смеялись взахлеб – и все были на одной волне.
– Туалет души актера – как вам это?..
– Черт! Ну почему ты не учишься с нами?!
– Поступить с первого раза – везение. А вот с третьего – это сильно.
– Есть такая идея для короткометражки…
За столом с ними Аля опьянела – не от одного коктейля с зонтиком, конечно, а от этой начинавшейся дружбы, от предвкушения счастья, возраставшего шестикратно: ведь не одна, а шесть голов посылали в пространство радиограммы: «Будущее – прекрасно и удивительно!»
– Ты что зависла?! – голос Ульяны вырвал Свирскую из мыслей о новых друзьях.
Аля еще раз выровняла разложенные на столе Жуковой бумаги.
– Не суетись так. Можно подумать, одна ошибка – и она нас съест.
– Ха! – закатила глаза Ульяна. – Во-первых, не нас, а тебя, ты теперь ее ассистентка.
– Временная.
– В последний раз тебе скажу: делай все именно так, как она скажет. Шаг влево, шаг вправо – паф! Если она выйдет из себя – это пе-сец. Ну, ты узнаешь. Для нее вся работа – близко к сердцу. Жукова живет
– По-моему, это здорово! – сказала Аля.
Еще двадцать минут ожидания – и стальная дверь «Веспер продакшен» распахнулась, впуская крупную фигуру. Жукова немного загорела и в своем оливковом брючном костюме, с шелковым платком Эрме на плечах, выглядела как кинозвезда – так подумала Свирская.
– Здравствуйте! Как вам отдыхалось? – сияя улыбкой, выступила вперед Аля.
Рядом вытянулась во фрунт Ульяна.
– Некогда! Некогда рассказывать! – весело ответила Катерина, проходя прямо в свой кабинет. – Так. Кофе мне, сигареты, и, Альбина, быстро набери…
Юра опоздал на встречу на восемь минут. Он вылетел из метро и, только оглядевшись, выдохнул. Похоже, Альбина еще не пришла. Возле бело-вишневой ротонды «Краснопресненской», где они договорились встречаться, устроились музыканты, вокруг них сгрудилась немногочисленная публика, мимо шагали-брели-бежали прохожие… Али не было видно.
– Yesterday… all my troubles were so faraway! – доносилось из-за спин; голос был не то чтобы сильный, но приятный.
Он ждал. Одна битловская песня сменилась другой. Он начал нервно посматривать на часы: скоро должно было начаться кино, а Али все не было. «All my loving… I will send to you! All my loving – darling, I’ll be true!» Чащин придвинулся поближе к обнадеживающей музыке.
Альбины все не было. Кончилась и вторая песня.
– Месье и дамы! Джентльмены, синьоры! Кладите ваши денежки! – певица пошла по кругу.
Юра, наконец узнав голос, протолкнулся в круг – и оказался прямо перед черной шляпой с бумажками и монетами.
– Аля!
Аля – а это была она – подмигнула Чащину, закончила круг со шляпой, сунула добычу гитаристу и, хлопнув с ним по рукам, выскользнула из круга.
– Твой знакомый? – ревниво спросил Юра, когда они спешили к кинотеатру.
– Неа. Вижу, стоит один, гитару мучает – тоже мне, унылый менестрель… Почему б не собрать ему народа?
Они влетели в кинокассы минута в минуту. Фильм выбирал Юра – «Перемотка», старое кино неизвестного Але Мишеля Гондри.
В небольшом зале было человек десять. Начался фильм – и тут же сзади кто-то трубно, беспардонно засморкался, но уже скоро Аля перестала слышать все посторонние звуки – «Перемотка» ее захватила и утащила с собой. И кажется, всего минут через десять зажегся свет и все потянулись на выход. Аля же с Юрой, не сговариваясь, остались до конца, смотрели на уезжавшие под музыку титры. Не хотелось покидать мир внутри кадра, мир чудаков и сбывающихся надежд.
Когда они вышли из кинотеатра, лил дождь и в ночных лужах дробились круги, размывая неоновые отражения. Они добежали до метро, смеясь от самого бега, луж, промокших ботинок. У Али вымокло правое плечо, у Чащина – левое; зонт был один на двоих. В круглом вестибюле, облицованном млечным мрамором, прилипли к куполу два сбежавших воздушных шара, золотых негодника. Двое почти-друзей вошли на эскалатор и через секунду нырнули в дыру тоннеля. Ступенчатая минога мерно ползла вниз с редкими пассажирами на хребте.