Почти подруги
Шрифт:
– Давай захватим эскалатор! Угоним его в Париж. Или в Рим! – предложил Чащин.
– Paris! – вздохнула она и запела: – О-о, Шанзэлизе, о-о, Шанзэлзеээ! О солей, су ля плюи…
– Ок, заметано.
– Нет! Передумала, я хочу к морю! На теплый остров.
– Семь пятниц на неделе.
– Я вся такая несуразная, – томно пролепетала Свирская. – Угловатая такая… противоречивая вся!
Порой у нее выскакивали эти фразочки из советских фильмов – с тех детских времен, когда она сидела перед допотопным теликом с бабушкой или дедом, когда прыгала
Чащин замурлыкал и ответил тоже цитатой:
– Знойная женщина, мечта поэта!
Все же поклонники – вещь совершенно необходимая для актрисы, особенно для звезды, думала Аля. Вроде бы необязательная штукенция, но очень украшающая – как сумочка. И как сумочек, поклонников у актрисы должно быть много! Кажется, что-то такое говорила Изабелла Юрьевна, актриса ярославского драмтеатра, преподававшая в их театральной студии, – говорила с легкой усмешкой на окрашенных багряной помадой губах, делая паузы и бросая взгляд куда-то вдаль, словно вспоминая свое бурное прошлое и ушедшую красоту. Сейчас Свирская чувствовала себя не просто актрисой, а сумасбродной, шикарной кинодивой, облокотившейся на резиновый поручень эскалатора ручкой в атласной перчатке.
– Как там дальше было? Провинциальная непосредственность. В центре таких субтропиков уже нет, а на периферии еще…
– Что-о? – воздела зонт Свирская.
– Не бейте меня по голове, это мое слабое место!
– Муля! Не нервируй меня.
– Что вы на меня так смотрите? – парировал Чащин. – На мне узоров нету и цветы не растут.
– Я помню вас еще ма-аленьким, розовым, как поросеночек. И вот этот поросенок рос, рос, и выросла такая большая…
Чащин, стоявший на ступеньку ниже Али, вдруг шагнул вверх, к ней.
– Эй! – заволновалась Альбина. – Туда не ходи, сюда ходи. Снег башка попадет!
Их плечи на секунду соприкоснулись, Аля отстранилась.
– Счастье вдруг… в тишине! – запел Чащин, делая широкий жест, – …постучалось в двери! Неужель ты ко мне – верю и…
– Не верю! – припечатала Свирская и шагнула назад, на ступеньку выше.
– Хм. Придется переквалифицироваться в управдомы, – вздохнул Юра.
– Заметьте, не я это предложил!
– Донна Роза, я старый солдат… и не знаю слов любви…
Чащин снова поднялся к ней на ступеньку. Наклонился, чтобы ее поцеловать.
Как невидимая дрожь звонка прошла между ними. Аля тут же сделала шаг назад.
– Иди отсюда, мальчик, не мешай, – сказала она.
Несколько стуков сердца он глядел ей в глаза.
– Это из «Бриллиантовой руки», между прочим, – добавила Аля.
Ей казалось, что поручни разогреваются, а эскалатор направился к центру Земли. Затем Чащин отвел взгляд в сторону. Рассерженный, он выглядел взрослее (и ему это шло).
– Да… классика. Кстати, ты не сказала, как тебе Гондри?
Аля что-то ответила, он что-то сказал… Она ждала, что внизу они распрощаются и покончат с этой неловкой ситуацией, но Юра, перекрикивая
– Нет, не надо! И не так уж поздно, и…
– Абсолютно верно, всего лишь полночь! Ладно, я пошел. Тебе туда? – он указал на левый путь. – А мне в другую сторону.
И как только он исчез за облицованным гранитом пилоном, Але стало жаль – жаль его и жаль его ухода.
Глава 7
Когда вернулась Катерина, дни завертелись беличьим колесом под непрестанный аккомпанемент «подай-принеси-набери». Аля прилипала к телефону, соединяя Жукову с десятками людей – и ведь все это были занятые персоны, до которых пойди дозвонись.
Конвейер работы ускорился так, что Аля с трудом успевала. Однажды в конце дня она вышла из офиса в таком состоянии, что полминуты тыкалась в турникет метро магнитным ключом от подъезда.
Но ей хотелось справляться. Было бы стыдно не справиться с ролью девочки на телефоне. В один день Свирская допустила пару ляпов подряд: соединила не с тем, перепутала письма. Жукова вздыхала и закатывала глаза, но не произнесла ни единого резкого слова, опровергая свою репутацию «зверя рыкающего».
Дверь в ее кабинет всегда была нараспашку. Разговаривая по телефону, Катерина носилась от своего стола до дальнего конца приемной, иногда привычно клала руку на плечо мумии или прогуливалась вдоль постеров своих фильмов. Если случался момент покоя, то Аля, сидя за своим компом, спиной всегда чувствовала пульсирующее присутствие Жуковой за стеклом. Офис явно был для Катерины любимым местом, и она продолжала его обустраивать. Из поездки на дальние острова она привезла сероватое, страшненькое чучело летучей мыши и пристроила его на люстре в приемной.
В четверг, в два у Катерины была назначена встреча по новому проекту, который находился на самой подготовительной стадии. Сценарий уже имелся, назывался «Случайные поцелуи». Листая его на скорую руку, Аля вдруг заметила знакомые реплики: ту самую сцену, которую она играла для Татьяны Угловой. Тогда она стала читать сценарий внимательно. История о первой любви: он и она, легкие дни студенческой жизни, легкие шуточки, прогулка под цветущими яблонями, разрыв, майская гроза, музыка на набережной… и так далее. История, разворачивавшаяся в наши дни, но имевшая неуловимый оттенок произошедшего где-то, когда-то, оттенок недостижимого далека, о котором мечтал автор.
По поводу «Поцелуев» Катерина намеревалась встретиться с самим Распашным, живым классиком, а также с Азарским, его постоянным сценаристом. Распашный вошел в кино в восьмидесятые годы, и три его комедии тех позднесоветских лет Аля просто обожала, хоть и смотрела их несчетное число раз – их повторяли по телевизору, на разных каналах, каждый год дважды и трижды. Правда, затем, начиная с краха союза и вступления в новую эпоху, его фильмы выходили все слабей и слабей… будто он постепенно терял чувство ритма, какой-то живой нерв. Впрочем, он все еще оставался величиной в российском кино.